Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Морская торговля тоже росла с каждым днём. Теперь не только наши мореходы радовали свеев диковинками из дальних стран. С каждым годом, месяцем даже всё больше стало приходить к берегам Сонборга и Брандстана чужестранных кораблей с товарами. Привозили золото, жемчуг, драгоценную посуду из золота, серебра, стекла и эмали, тонкой керамики, но главное — книги. И, конечно, новости.
Так мы и узнали, что Великого Рима уже по-настоящему не существует. Что уже второй десяток лет он разделён на несколько сильных и постоянно то враждующих, то примиряющихся государств.
Маркус узнав об этом, огорчился и несколько дней не выходил из своей тесной комнаты, заваленной по обыкновению книгами.
Вместе с Дионисием мне удалось проникнуть к нему туда и вытащить на воздух.
Мы сидели втроём на заднем дворе Библиотеки, где в тёплую летнюю погоду учителя занимались с детьми, где проводили беседы с более взрослыми учениками. Наше подобие Ликея.
Отполированные, и с удобными спинками, дудовые скамьи казались мягкими.
— Раздробленность — худшее, что может случиться с государством, со страной. Даже с семьёй! Разделённость губит всё, человек создание общественное, когда он объединяет, всё расцветает и живёт в довольстве и мире, — говорит мрачный и бледный сегодня Маркус.
— Эллада никогда не была единой, всё время существовала отдельными городами, и процветала веками, создала величайшую культуру, которую перенял и унаследовал Рим! — произнёс Дионисий своим ясным, бесстрастным голосом. Блёклая улыбка по обыкновению бродит по его лицу.
Маркус сверкнул глазами:
— Рим не унаследовал, а завоевал вас!
— Эллада процветает и теперь и так будет в веках, ибо негасим свет знаний и красоты, каким полна она! — восторженно сказал Дионисий тоном, не терпящим возражений и не требующим ответа.
Когда Маркус, посмотрев на него, махнул рукой как на блаженного, с которым бессмысленно вступать в споры, я не выдержала и рассмеялась.
Они всю жизнь были вечными друзьями-антагонистами. Но сейчас они похожи на двух постаревших школьников, которые всё время ссорятся, и при этом жить не могут друг без друга.
Оба они оказались в Свее в одно время, и были ровесниками, совсем тогда ещё молодыми людьми. Конечно, одинокими в чужой поначалу, но потом полюбившейся им, стране. Поэтому они были близки друг с другом больше чем с кем-либо другим в Свее. Только я ещё разбавляла их компанию непримиримых спорщиков. С детства я болталась между ними. То по отдельности, то чаще, как сегодня, проводя время с ними обоими.
Надо сказать, то, какими разными были мои учителя, сильно подействовало на меня ещё на маленькую. Я тогда уже начала осознавать, насколько по-разному могут думать люди об одном и том же. Это помогает мне слушать и слышать и Сигурда, и алаев, и Советников.
И помогать Сигурду проводить суды. Впрочем, судами в основном занимался как раз Маркус, в помощь себе он вырастил, сам выучил и воспитал целую команду законников, к которым присоединялись по мере необходимости Торвард и Исольф, тоже с интересом взявшиеся за изучение законов и Историю, что само по себе сильно помогает в этом деле. И за эти годы они сильно поднаторели в этом, благодаря присущему обоим природному уму и любознательности.
Но серьёзные суды проходят только в присутствии йофуров. Конунга — главенствующем, и моём, молчаливом, но решающем. Не может быть принято решение конунга, если оно полностью не одобрено татуированной дроттнинг.
Но таких судов мы за все прошедшие годы почти не проводили. Страшных преступлений, которые требовали бы вмешательства конунга, не совершалось в Свее. Ни злокозненных убийств, ни разбоя. Хорошо жили люди в нашей новой, сейчас расцветающей весной стране.
Много раз в году приходилось ездить по городам, по фортам. Сигурд не любит отлучаться без меня. Но я не всегда могла сопутствовать ему, иногда мой путь лежал совсем в другую сторону, где вдруг появлялось много больных и необходимо было понять, не зреет ли эпидемия, или очень серьёзные раны получал кто-то на охоте, или заболевали чем-то, с чем не могли справиться местные лекари и гро.
Но большинство приезжали со своими хворями в Сонборг. Однако чтобы не впустить в город какую-нибудь заразу, таких, приезжих, мы вначале принимали и осматривали в лекарне, специально для этого построенной и за стенами города.
В Свее почти не осталось неграмотных. Учились все дети с семи-восьми лет, учились взрослые, кто не выучился в детстве. Многие взрослые стали учителями в своих городах и фортах.
С нашими алаями тоже произошло много всего. Стирборн женился вскоре после того, как вернулся в Сонборг из Эйстана, где ему полюбилась местная красавица Ждана. В прошлом году она родила Стирборну сына и дочь, близнецов, а теперь Ждана помогала на Детском дворе и сильно сдружилась с Агнетой.
Агнета же родила Асгейру Берси одну за другой двух дочерей, которые умерли в течение нескольких недель после рождения. Это очень печалило мою бедную Агнету, она винила во всём мужа, его загулы, измены и пренебрежение.
Но старший их сын, во время Бенемнинга (имянаречения), получивший имя Арн был жив и здоров, рос весёлым сообразительным парнишкой, крепким и красивым. Мы все звали его не иначе как Бьорни («медвежонок»). Почему пристало к нему это прозвище, теперь уже никто и не помнил. Скорее всего, как обычно, из желания придать ребёнку выносливости и силы.
Бьорни уже начал учиться в школе, хотя ему только шестой год. А ратному делу отец приучает его чуть ли не с тех пор, как он начал ходить. Мне нравилось видеть их вдвоём. Удивительно для многих, но Берси проявился как прекрасный отец, смотрел с любовью и гордостью на сына. «Кто бы мог подумать», поговаривали все. Но я не удивлялась. Я помню каким он был, в ночь, когда Бьорни родился, я никогда не видела в Берси дурного человека и в отношении к сыну его лучшая сторона проявлялась ярче всего.
Прошедшим летом образовалась ещё одна семья: Рауд женился на старшей дочери Ивара Зеленоглазого, которого уже никто не звал Грёнаварским. Он жил с семьёй в большом доме на окраине Сонборга.
Я не понимала, зачем Сигурд оставил жизнь этому человеку, вызывавшему во мне отвращение и подозрение ещё тогда, пять с
