– Как это? – удивилась Глаша.

– А вот так. Она отменила свое последнее завещание, составленное больше года назад, и, таким образом, в силу вступило предыдущее.

– То есть у нее было два завещания?

– Завещаний не может быть два – оно всегда одно. Все они фиксируются, но в случае пропажи последнего действует то, что было составлено раньше.

– А можно узнать, в чем состояло их различие?

– Можно, в виде исключения.

Еще несколько дензнаков крупного достоинства легли на стол, и Глаша была введена в курс дела.

– Согласно последнему завещанию, наследником Бэллы Райской в случае ее смерти становился ее супруг – Павел Райский. А вот в предыдущем завещании наследницей объявлена ее сестра – Элла.

– В каком году оно было составлено?

– Я могу уточнить.

Подозревая, что уточнение потребует новых денежных вливаний, Глаша благоразумно отказалась, полагая, что точная дата не имеет принципиального значения.

– Подождите! – спохватилась вдруг она. – Это ведь было, когда Райский еще сидел в тюрьме. То есть он и Бэлла еще не были расписаны?

– Разумеется.

– Так что же она завещала сестре?

– Половину квартиры, в которой они на тот момент проживали.

«Ничего себе, – подумала Глаша. – В одном случае «все» – это какие-то полквартиры, в другом – за этим словом скрывается целое состояние».

– Странно, что Бэлла оставила старое завещание вместо того, чтобы составить еще одно. Она не вносила никаких изменений?

– Нет. Ничего не менялось.

– Ничего не понимаю.

– Не вы одна.

– Кто-то еще интересовался этим вопросом?

– А как вы думаете?

– Да никак я не думаю. Говорите яснее.

Олег вздохнул и терпеливо пояснил:

– Разумеется, завещание интересовало того, к кому имело непосредственное отношение.

– Ее сестру?

– Ее мужа, которого, простите за выражение, оставили с носом.

– И что же он сделал?

– Устроил скандал, разумеется. Он усомнился в том, что завещание подлинное, а когда подлинность его была установлена, попытался его опротестовать на основании того, что мы с Эллой вступили в сговор. Честно говоря, мы попали в трудное положение. Бэлла была мертва и не могла подтвердить свою волю, а ее муж разбушевался не на шутку.

– Сочувствую, – проговорила Глафира, хорошо представляя себе, что может натворить Райский в гневе. А она-то полагала, что он воспринял казус с завещанием философски. Хотя в такой ситуации трудно оставаться философом: он во второй раз лишился всего своего имущества. Понятно, почему он так ненавидел Эллочку.

– Павел Аркадьевич попытался перекрыть нам кислород, – продолжал тем временем Олег. – С помощью своих связей он распустил слух о нашей неблагонадежности, а в нашем деле репутация – главное. Лишившись ее, мы лишились большинства крупных клиентов.

– Однако ваш офис не производит впечатления бедствующего, – осторожно заметила Глаша.

– За это следует благодарить Эллочку – нашего доброго ангела.

– Сестра Бэллы стала вашим спонсором?

– Вот именно. Таким образом она чтит память о своей сестре. В конце концов, именно благодаря ее решению Элла из золушки превратилась в настоящую королеву. Даже сейчас Элла продолжает нас поддерживать.

– Деньгами?

– Уже нет. У нее масса знакомых, которые готовы воспользоваться нашими услугами по ее рекомендации.

– Еще один вопрос! – торопливо вставила Глаша, заметив, как юрист покосился на свои часы.

– Я весь внимание, – интеллигентно соврал Олег Анатольевич.

– Скажите, почему все-таки Райский заподозрил вас в подлоге? Разве его жена не могла, по его мнению, совершить подобный поступок? Она ведь могла поступить так в отместку, чисто по-женски обидевшись на него за что-то.

– Насчет их отношений я совершенно не в курсе. Он и не говорил об этом. Он просто утверждал, что его жена никоим образом не могла посетить нас двадцать пятого августа прошлого года.

– Почему?

– Потому, что лежала в это время в стационаре, при смерти.

– То есть к вам приходила не Бэлла?

– Да нет же! Именно Бэлла! Тому есть несколько свидетелей, не считая меня самого, а у меня, знаете ли, прекрасное зрение.

* * *

Больница, в которой Бэлла Райская провела свои последние дни, отличалась от места работы беглого доктора Альберта Натановича, как Тадж-Махал от сарая. Адрес больницы Глаше подсказала Наталья Алексеевна. Кухарка так обрадовалась Глашиному звонку – в доме ее исчезновение посеяло настоящую панику, – что сообщила девушке все интересующие ее подробности, потребовав взамен обещания, что Глаша вернется домой к ужину.

Глаша топталась в огромном, утопающем в тропической зелени холле, сверкающем стерильной чистотой. К регистратуре страшно было подступиться – так солидно все здесь выглядело. Преодолев робость, Глаша все же приблизилась к стойке и, вытянув шею, заглянула за прозрачное, почти невидимое стекло. Она увидела женщину в белом накрахмаленном халате, склонившуюся над журналом, в котором она что-то быстро записывала, поглядывая на светящийся жидкокристаллический экран компьютера.

Девушка уныло вздохнула, понимая, что здесь она ничего не узнает. Всех ее сбережений не хватит, чтобы разговорить кого-нибудь из вышколенного персонала, наверняка дорожащего работой в таком престижном месте.

Услышав ее сопение, женщина подняла голову, заранее улыбаясь:

– Добрый день, – произнесла она, и в ту же секунду лицо ее просияло вполне искренне. – Глашка! Привет!

– Маша? С ума сойти. Вот так встреча! – воскликнула Глафира, не веря в свою удачу.

– А ты чего к нам? Заболела? Или кого из родственников положить хочешь? Только учти, цены у нас бешеные, – предупредила Маша вполголоса.

– Не волнуйся, лечиться я пока не собираюсь. Мне бы поговорить с тобой.

– Это запросто. Как раз через пять минут моя смена заканчивается. Девчонки, отпустите пораньше? – обернулась она к коллегам.

– Иди, – откликнулись те. – Только домой не уходи, пока смену не сдашь, а то Ленка придет – развопится.

– Ладно. Спасибо, – кивнула Маша и потянула подругу за собой.

Они поднялись по главной лестнице, миновали широкий светлый коридор, слабо пахнущий дезинфекцией, и вошли в просторную комнату с высоким потолком и мягким освещением.

– Присаживайся, – показала Маша на диван у стены. – Это наша комната отдыха. До конца смены сюда никто не придет, не волнуйся. Чаю хочешь?