— Вы не могли бы меня туда отвезти?

— Да, конечно… И Миу поедет тоже. Не так ли, Миу?

— Что я там забыла?!

— Ты ведь не можешь остаться дома одна.

— Это почему?

— Потому… Илья, вы устали? Я могу вам постелить сейчас.

— Честно говоря, я…

— Или, может, сперва баню? Отлично расслабляет.

— Давайте. Если вам не трудно.

— Да какой труд, все уже готово, — Ирвет сложила салфетку и вышла.

— Ты что это заговорил на тему храма? — недовольно осведомилась Мирним. — Мама была б не против, чтоб мы немножко поразвлеклись.

— Мне надо поговорить со священником.

— На тему?

— На тему Истока, конечно. На тему лорда Ингена. На тему того, чем особенным отличается человек, прибегший однажды к жертвоприношению себе другого человека. У меня смутное ощущение, что здесь есть что-то очень важное…

— А-а… Тогда конечно… Можем после храма зайти пообедать в кафе, а потом на ярмарку. Хочешь? Здорово было бы, если б ты пожил у нас подольше, мы б порыбачили, поблизости есть отличное озеро. Куда тебя повезет Аглас? К родителям? Может, все-таки поживешь у нас?

— Нет, не к родителям точно. Не знаю, куда. Я его спрошу, нельзя ли мне здесь у вас пожить… И, Мира, у меня к тебе просьба. Запомни — у меня родителей нет. Я сирота.

Девушка побледнела.

— Господи, что случилось?!

— Ничего не случилось. Просто так надо.

— Ладно… Как скажешь… Слушай, может, я могу помочь?

— Нет, спасибо, Мир… А покажи, где у вас баня…

Утром Илья чувствовал себя уже не таким разбитым, да и мыслей прежних мрачных уже не было. Все случившееся с ним казалось теперь простым испытанием, которое просто надо пережить, и все будет отлично. Давал о себе знать и природный оптимизм, присущий большинству подростков. В машину Ирвет он уселся в более или менее хорошем настроении, и охотно подшучивал над Мирним, пока они добирались до города.

А вот храм его разочаровал. Здесь не оказалось ничего общего с огромным величественным храмом, куда они приходили с Санджифом, строение снаружи выглядело очень скучным, внутри оказалось совсем небольшим. Чистые беленые стены, несколько едва теплящихся лампадок, всего около десятка свечей, отгороженный простым деревянным экраном алтарь — глазу зацепиться особо не за что. И прихожан тут, понятное дело, почти не было. Священнослужитель, не стесняясь их, сам вытирал пол в углу, но, почувствовав взгляд, поднял голову.

— Я могу чем-то помочь?

Илья нервно оглянулся — Мирним скучала у самого входа, глядела она на мать, а та, похоже, пошла то ли помолиться, то ли просто что-то осмотреть, и совсем в другой стороне, чем ее гость.

— Да, пожалуйста… Я хотел кое о чем спросить…

— Пожалуйста, — священник поднялся, вытирая руки. Несколько мгновений терпеливо ждал. — Может, отойдем в сторонку и побеседуем? Там есть скамейка.

— Нет, я недолго… Меня интересует вот какой вопрос… Ведь продление себе жизни с помощью жертвоприношения — это шаг, который закрывает человеку путь к Истоку, да?

Священник построжел.

— Это тягчайший грех, как и любое беспричинное убийство. Но путь к Богу людям не закрыт никогда.

— А бывало так, что человек, совершивший обряд, потом принимался Истоком? И получал новую жизнь?

— Мне такие случаи неизвестны, — мужчина с тревогой смотрел на Илью. — У тебя что-то случилось? Могу я спросить, почему ты задаешь подобные вопросы?

— Нет, я просто тут столкнулся с человеком, который никогда и не пытался спускаться к Истоку, он сразу прибег к обрядам, и я хотел спросить — это возможно как-то узнать, примет тебя исток или нет? Может, он заранее знал, что так и будет?

— Исток принимает всех, кто не запятнан смертным грехом или же запятнан, но раскаялся. Видишь ли, он ведь существует совсем не для того, чтоб продлевать жизнь. Хотя и делает это для многих.

— А для чего?

— Как любая церковь — чтоб помочь человеку прийти к Богу. Помочь разобраться в себе. Помочь очистить душу, укрепить ее, что-то понять в этой жизни. Ты ведь аурис, как я понимаю.

— Да.

— Ты вырос в католической стране?

— Нет, в православной.

— Понимаю… Видишь ли… Некоторым людям нужно прожить еще сколько-то, чтоб успеть разобраться в себе и мире, и тогда Исток дает им сколько-то еще лет жизни. Иногда человеку это уже не поможет. Иногда ему это не нужно, и тогда он выходит из храма таким же, каким вошел — физически, я имею в виду. В этом смысл обращения к Истоку — понять, готов ли ты к встрече с Богом.

— Э-э… То есть нельзя заранее узнать, будут ли тебе даны эти дополнительные годы жизни?

— Нет, конечно А этот человек, о котором ты говоришь — он хоть раз входил в храм Истока?

— Я не знаю. Точно знаю, что к самому Истоку не спускался. Он, вроде, вообще не религиозен… Я просто к чему… Я видел его. У него энергетика такая… С серыми нотками… Хотел спросить — это откуда?

— А почему этот человек не обращался к Богу, ты знаешь?

— Ну, кажется, он говорит, что это унизительно — зависеть от чьей-то высшей силы, что надо самому жить, и все такое…

— Мне сложно сказать, в чем тут дело, не увидев его и не пообщавшись. Но я могу предположить… Что это гордыня. Гордыня, которой заражен этот человек, пятнает его душу. Такого человека Исток скорее всего просто отвергнет. Не потому, что гордость — это грех, или что нельзя жить своим умом, самому решать свои проблемы. Нет, наоборот, человек всегда ответственен за себя и свои поступки. Но тот, кто поражен гордыней, не знает сомнений. В своих глазах он всегда прав, что бы ни сделал. Это дорога в бездну. Невозможно быть божественно праведным на земле, человек, который всегда чист в собственных глазах, очень быстро перестает быть таковым, даже если и был. Человек всегда должен сомневаться.

— Значит, он может быть уверен, что будет отвергнут Истоком просто потому, что полагает, что должен сам справляться со своими проблемами?

— Нет, потому, что полагает себя всесильным. Ведь он не считает, будто ему нужна хоть какая-то помощь?

— Ну, видимо, нет.

— Но Исток — это и есть помощь. И Бог — тоже помощь. В том, чтоб обратиться за помощью, нет ничего плохого, нет проявления слабости. Особенно если ты обращаешься к другим, прося их быть зеркалом твоей души, чтоб видеть себя таким, какой ты есть, а не таким, каким хочешь видеть. Подобная просьба о помощи, пожалуй, наоборот, свидетельство внутренней силы… Я ответил на твой вопрос?

— Э-э… Наверное, нет, не очень.

— Тогда, может быть, ты спросишь прямо? Я прямо отвечу.