– Я видел, что королю нужен сын и наследник. Никто его за это винить не может. Но он не может оставить такую жену ради такой женщины. Ради принцессы из Испании, Франции или Португалии? Да, если королева на это согласится. Тогда он должен ей это предложить, а она должна все обдумать. Но ради такой женщины? Которой управляет одна греховная похоть? Пытаться обманом вынудить королеву сказать, что они никогда не были женаты?

– Это неправильно.

– Совсем неправильно.

Монтегю опускает лицо в ладони.

– Так что будет теперь?

– Слушания продолжаются. Думаю, на все уйдет много дней, может быть, и недель. Собираются выслушивать разных богословов, король собирает книги и рукописи по всему христианскому миру, чтобы отстоять свой иск. Он подрядил Реджинальда искать и покупать для него книги. Отправил его в Париж, чтобы тот посовещался с учеными.

– Реджинальд едет в Париж? Когда он отправится?

– Он уже уехал. Король отправил его в тот миг, когда королева вышла из зала суда. Она обратится к Риму, она не примет решения Уолси в английском суде. И королю понадобятся иностранные советники, прославленные писатели со всего христианского мира. Англии будет недостаточно. Это его единственная надежда. Иначе Папа скажет, что они женаты пред очами Господа и ничто не может их разделить.

Мы с сыном смотрим друг на друга, словно мир, который мы знаем, неузнаваемо меняется.

– Как он может так поступать? – напрямик спрашиваю я. – Это ведь вопреки всему, во что он когда-либо верил?

Монтегю качает головой.

– Он себя убедил, – прозорливо замечает он. – Это как с его любовными стихами. Он принимает позу и убеждает себя, что так все и есть на самом деле. Теперь он хочет верить, что Бог говорит с ними напрямую, что его совесть лучше всего укажет ему путь; он уговорил себя, что влюблен в эту женщину, уговорил, что не состоит в браке, и хочет, чтобы все остальные с ним согласились.

– И кто с ним поспорит? – спрашиваю я.

– Архиепископ Фишер может, Томас Мор, скорее всего, нет, Реджинальд не может, – говорит Монтегю, по пальцам перечисляя великих ученых. – Должны бы мы, – неожиданно добавляет он.

– Мы не можем, – отвечаю я. – Мы не знатоки. Мы всего лишь семья.

Ричмондский дворец, к западу от Лондона, лето 1529 года

Король, жестоко разочарованный Уолси и кардиналом, которого привезли из Рима, чтобы попытаться прийти к соглашению, отправляется в разъезды с королевой. Он берет с собой двор верхами, Анну Болейн в том числе. Говорят, им очень весело. Он не посылает за дочерью, и она спрашивает меня, как по-моему, позовут ли ее этим летом присоединиться к королю и ее матери.

– Не думаю, – мягко говорю я. – Не думаю, что они ездят вместе.

– Тогда можно мне поехать к моей матери-королеве и пожить с ней?

Она поднимает глаза от шитья – украшает черной вышивкой рубашку для отца, как учила ее мать.

– Я напишу и спрошу, – говорю я. – Но, возможно, ваш отец предпочитает, чтобы вы оставались здесь.

– И не виделась ни с ним, ни с матерью?

Невозможно ей лгать, когда она смотрит на меня своим прямым, честным взглядом Йорков.

– Думаю, да, дорогая, – только и отвечаю я. – Сейчас непростое время. Нужно запастись терпением.

Она сжимает губы, словно не хочет проронить ни одного осуждающего слова. Чуть ниже склоняется к работе.

– Отец разведется с матерью? – спрашивает она.

Слово это в ее устах звучит как богохульная ругань. Она смотрит на меня, словно ждет, что я ее поправлю, как будто самое слово непристойно.

– Дело передали в Рим, – говорю я. – Вы об этом знали?

Легким кивком она сообщает, что откуда-то узнала.

– Святой Престол их рассудит. Нужно просто подождать и посмотреть, что он думает. Бог его направит. Нужно верить. Папа знает, что будет правильно, Господь сообщит через него свою волю.

Она вздыхает и ерзает в кресле.

– У вас что-то болит? – спрашиваю я, видя, как она клонится вперед, точно хочет облегчить колику в животе.

Она тут же выпрямляется, отведя плечи, и голову держит как принцесса.

– Вовсе нет, – говорит она.

Моему сыну Джеффри оказана честь, когда двор покидает Лондон. Его посвящают в рыцари за службу королю в парламенте. Джеффри становится сэром Джеффри, как и должен быть. Я думаю, как горд был бы мой муж, и не могу перестать улыбаться весь день.

Монтегю отправляется с двором, они путешествуют по залитой солнцем долине Темзы, останавливаясь в больших домах, каждый день охотятся, каждую ночь танцуют, и Анна Болейн правит всем, что видит. Монтегю присылает мне единственную коряво написанную записку:

Прекрати подкупать Уолси, он попал в немилость к Леди и точно падет. Пошли записочку Томасу Мору, ставлю крону, что он станет следующим лорд-канцлером.

Принцесса знает, что прибыл гонец от двора, и видит мое радостное лицо.

– Добрые вести? – спрашивает она.

– Добрые, – отвечаю я. – Сегодня очень честный человек начал служить вашему отцу, и он, по крайней мере, будет давать ему благие советы.

– Ваш сын Реджинальд? – с надеждой спрашивает она.

– Его друг и товарищ-ученый, – отвечаю я. – Томас Мор.

– А что случилось с кардиналом Уолси? – спрашивает она.

– Он оставил двор, – говорю я.

Я не рассказываю ей, что Блаженная Дева из Кента предсказала, что он умрет в жалком одиночестве, если станет подстрекать короля оставить жену, и что теперь кардинал совсем один, а здоровье его слабеет.

Гринвичский дворец, Лондон, Рождество 1529 года

На королевской барке я отвожу принцессу Марию, одетую в лучшее платье, завернутую в меха, вниз по реке в Гринвич на Рождество, и мы сразу идем в покои ее матери.

Королева нас ждет. Ее дамы улыбаются, видя, как принцесса Мария бежит через зал аудиенций в личные покои, и мать и дочь крепко обнимаются, словно для них невыносимо было бы вновь разлучиться.

Катерина смотрит поверх склоненной головы дочери на меня; ее голубые глаза полны слез.

– Маргарет, вы растите мне красавицу, – говорит она. – С Рождеством, дорогая.

То, что они вместе после долгой разлуки, меня так трогает, что я едва могу ответить.

– Вы здоровы? – вот и все, что маленькая принцесса спрашивает у матери, отодвигаясь, чтобы взглянуть в ее усталое лицо. – Мама? Все хорошо?

Королева улыбается, и я знаю, что она собирается солгать дочери, как все мы в эти дни. Она собирается произнести смелую ложь, чтобы эта маленькая девочка выросла женщиной, чье сердце не разбилось от сознания, что ее отец дурно мыслит, дурно живет и дурно верит.