[507] Мы склонны признавать, что мир таков, каким мы его видим, и точно так же мы наивно полагаем, что люди таковы, какими они перед нами предстают. Увы, в последнем случае нет никакого физического эксперимента, который позволил бы четко различать мнимость и реальность. Пусть вероятность грубого обмана здесь во много раз выше, чем при чувственном восприятии мироздания, мы продолжаем наивно проецировать нашу собственную психологию на других человеческих существ. Тем самым каждый из нас создает для себя череду более или менее воображаемых отношений, которые основываются преимущественно на таких проекциях. Среди невротиков встречаются те, чьи фантастические проекции оказываются единственными средствами налаживания человеческих отношений. Тот, кого я воспринимаю главным образом через мою проекцию, есть имаго, или же носитель имаго или символов. Все содержание нашего бессознательного неизменно проецируется на наше окружение, и только через опознание определенных признаков объекта как проекций или имаго возможно отличить их от фактических свойств этого объекта. Но если мы не осознаем, что признак объекта есть проекция, то нам не остается ничего другого, кроме как пребывать в наивном убеждении, будто это свойство действительно присуще объекту. Все наши человеческие отношения изобилуют подобными проекциями; всякий, кто уверен, что в его личном опыте нет ничего подобного, должен присмотреться к газетным статьям военного времени. Cum grano salis[446] мы всегда приписываем собственные ошибки противнику. Превосходные тому примеры можно отыскать в выяснении отношений между индивидуумами. Если только нам не свойственно развитое до высокой степени самосознанием, мы никогда не сможем прозревать сквозь наши проекции и потому вечно будем им поддаваться – ведь наш разум в своем природном состоянии предполагает существование таких проекций. Для бессознательных элементов естественно и необходимо проецироваться. В сравнительно первобытном человеке возникает тем самым своеобразное отношение к объекту, которое Леви-Брюль удачно назвал «мистической сопричастностью»[447]. А любой нормальный современный человек, не слишком склонный к рефлексии, принуждается средой существовать в целой системе проекций. Пока все идет хорошо, он не обращает внимания на принудительный, то есть «магический» или «мистический», характер таких отношений. Но если возникает параноидальное расстройство, то эти бессознательные отношения превращаются в множество принудительных пут, как правило, возникающих из того же бессознательного материала, который формирует содержание проекций в нормальном состоянии. До тех пор пока либидо может использовать эти проекции в качестве приемлемых и полезных «связок» с миром вокруг, они существенно облегчают жизни. Когда же либидо стремится выйти в иную плоскость бытия и ради этого принимается двигаться вспять по прежним мосткам проекций, тогда эти проекции превращаются в непреодолимые преграды, действенно препятствуют любым попыткам отстраниться от объекта. Тогда нам открывается типичная ситуация: человек старается изо всех сил обесценить объект, для того чтобы отнять у него свое либидо. Но, поскольку прежнее тождество сложилось на основе проекции субъективных восприятий, полное и окончательное разделение может состояться, только когда имаго, отражающее себя в объекте, будет восстановлено и полностью вернется к субъекту. Этого возможно добиться через осознанное признание спроецированного содержания, то есть через признание «символической ценности» объекта.

[508] Распространенность подобных проекций столь же очевидна, как и тот факт, что они обычно не замечаются. При таком положении дел едва ли удивительно, что наивный человек исходно считает само собой разумеющимся следующее: если ему во сне привиделся господин X, то этот сновидческий образ тождественен настоящему господину X. Подобное допущение целиком согласуется с его обыденной, некритической сознательной установкой, которая не различает объект как таковой и представление человека об этом объекте. Но нельзя отрицать того, что при критическом рассмотрении сновидческий образ имеет лишь внешнее, крайне отдаленное сходство с объектом. В действительности этот образ есть комплекс психических факторов, который формирует сам себя, пускай и под определенным влиянием извне, а потому он состоит в основном из тех субъективных элементов, что свойственны субъекту и зачастую имеют мало общего с реальным объектом. Мы всегда понимаем другого так же, как понимаем или хотели бы понимать самих себя. А того, чего не понимаем в себе, мы не понимаем и в других людях. Значит, наше представление о другом человеке по большей части субъективно. Хорошо известно, что даже близкая дружба не является гарантией объективного знания.

[509] Если, как поступает фрейдовская школа, трактовать явное содержание сновидений как «нереальное» или «символическое» и объяснять, например, что, пусть во сне присутствует колокольня, на самом деле подразумевается фаллос, то отсюда всего один шаг до признания, что сновидение часто говорит о сексуальности, но далеко не всегда имеет в виду секс, а также что в сновидениях нередко возникает фигура отца, но в действительности это «воплощение» самого сновидца. Наши имаго суть составляющие разума, и если в сновидениях воспроизводятся какие-то идеи или представления, то это в первую очередь именно наши идеи и представления, в структуру которых вплетена целостность нашей личности. Они суть субъективные факторы, которые группируются в сновидениях и выражают то или иное значение отнюдь не по внешним причинам, а по глубинным побуждениям и позывам нашей психики. Целостная сновидческая работа по своей сути субъективна, и сновидение подобно театру, в котором сновидец является и сценой, и актером, и суфлером, и режиссером, и автором, и публикой, и критиком. Эта простая истина составляет основу того воззрения на смысл сновидения, которое я назвал интерпретацией на субъективном уровне. Данная интерпретация, как следует из самого термина, предполагает, что все фигуры сновидения отражают персонифицированные черты личности сновидца[448].

[510] Эта гипотеза мгновенно вызвала заметное противодействие. Одна группа критических замечаний опирается на наивные предпосылки вроде той, что приводилась выше по поводу господина Х.; другие возражения основываются скорее на принципиальном вопросе: что важнее – «объективный уровень» или «субъективный уровень»? Вообще-то, лично я не нахожу каких-либо оснований отрицать с теоретической точки зрения наличие субъективного уровня. Но вот вторая проблема выглядит намного серьезнее. Образ того или иного объекта составляется, с одной стороны, субъективно, а с другой – обусловлен объективно. Когда я воспроизвожу этот образ в себе, то тем самым порождаю нечто, определяемое одновременно как субъективное, так и объективное. Чтобы решить, какая из сторон должна взять верх в каждом конкретном случае, нужно сначала доказать, воспроизводится ли образ ради своего субъективного или ради объективного значения. Так, если мне снится какой-то человек, с которым меня связывает жизненно важный интерес, толкование объективного свойства будет скорее ближе к истине, нежели иное. А если я вижу во сне человека, который мне безразличен в реальной жизни, тогда уже толкование субъективного свойства кажется более