— Все правильно, но не совсем. Пятигорск имел репутацию «кавказского Монако». Знаешь, у Лермонтова есть экспромт:

Очарователен кавказский наш Монако!

Танцоров, игроков, бретеров в нем толпы;

В нем лихорадят нас вино, игра и драка,

И жгут днем женщины, а по ночам – клопы.

Пятигорск в 1841 году, по воспоминаниям современников, был маленьким, но чистым и красивым городком с десятком прихотливо прорезанных в различных направлениях улиц, с двумя-тремя сотнями обывательских, деревянных, большею частию одноэтажных домиков, между которыми там и сям выдвигались солидные каменные казенные постройки, как то: ванны, галереи, гостиницы и другие. У самых минеральных источников ютился небольшой, но уже хорошо разросшийся и дававший тень бульвар, на котором по вечерам играла музыка. Городок с мая до сентября переполнялся приезжавшей на воду публикой: у источников, в казино и на бульваре появлялась масса больных обоего пола и всех рангов, лет и состояний… Компании любили конные прогулки или экипажи. Было любимое место для пикников. Там над лесистой дорогой стояла как бы отделившаяся от Машука скала, в окрестностях которой поселился старик Перкальский, всегда готовый услужить приезжающим на пикник посудой и иной кухонной утварью и тем обретающий средства на жизнь. Оттого и скалу эту стали называть Перкальской скалой. Играла музыка на бульваре. Журчали целебные ключи. В распахнутых окнах гостиных звучало фортепьяно. Ложились карты на зеленое сукно, и вино играло в бокалах. Стрекотали ночные кузнечики. Шла веселая, беззаботная курортная жизнь. И ничего в ней, казалось, не предвещало беды…

В Пятигорск съезжались аристократы, чтобы подлечиться и отдохнуть, участники войны на Кавказе залечивали здесь свои раны. А чтобы прилично заработать, в Пятигорск слетались карточные шулера со всей России и даже из других стран. Для любителей карточной игры в Пятигорске центром притяжения стал салон генеральши Екатерины Мерлини – вдовы известного генерала Станислава Мерлини. Это была властная, образованная и в высшей степени притягательная женщина. Летом 1841 года ей исполнилось сорок семь лет, но она была обаятельна и неотразима. В ней чувствовалась глубина и индивидуальность. О ее героизме ходили легенды. Екатерина Мерлини стала защитницей Кисловодска от черкесского набега, случившегося в отсутствие ее мужа, коменданта Кисловодска.

Матвей Матвеевич протянул руку к круглому столику с мраморной столешницей, вынул из стопки книгу, переплет которой напоминал мрамор, а корешок был кожаный, раскрыл книжку на странице, которая была отмечена закладкой, и пояснил:

— Это Филипсон, один из наиболее достоверных кавказских мемуаристов. Он написал воспоминания о жизни своей на водах в 1836 году и о нападении горцев на Кисловодск. И вот что он рассказывает:

«Из первых на тревогу явилась известная в то время генеральша Мерлини, верхом, по-казачьи, с шашкой и нагайкой, которой чуть не досталось старику Федорову (офицеру гарнизонной артиллерии). Наконец открыли огонь ядрами. Тут наездница выказала замечательные тактические соображения. Она закричала на Федорова:

— Старая крыса, стреляй гранатами вперед неприятеля, а когда разрыв снарядов остановит толпу в ущелье, валяй картечью.

Старик сказал:

— Слушаю, матушка, ваше превосходительство!

Но выстрелов гранатами не последовало, горцы были уже далеко.

За этот подвиг государь Николай Павлович прислал ей бриллиантовые браслеты и фермуар с георгиевскими крестами».

Мерлини отлично владела несколькими иностранными языками, имела в доме значительную коллекцию картин. Салон Екатерины Мерлини был центром светской жизни в Пятигорске, маленьким осколком Петербурга в южном городке. По вечерам в салоне собиралась знать, столичная аристократия Петербурга и Москвы, прибывшая на воды. В сущности, салон Мерлини был еще и игорным домом. Ведь игра в карты была одним из самых популярных увлечений того времени. Приходил в салон Мерлини и отставной майор Мартынов.

Да, к тому времени Мартынов уже был в отставке. И по причине этой отставки он был сломлен психологически. Ведь он мечтал о блестящей военной карьере, о славе боевого офицера. А причина отставки была все та же – карточная игра. Из школы юнкеров Николай Мартынов был выпущен в декабре 1835 года корнетом в Кавалергардский полк. Это был лучший, первый гвардейский полк. Кавалергарды его были на особом положении, служили при дворе, являлись телохранителями царской семьи. Но Николаю такой славы было мало. Николай жаждал дослужиться до генерала. Продвижение в Петербурге шло медленно. И он решил прославиться в бою, на бушевавшей в то время войне на Кавказе. Поэтому он отправился волонтером на Кавказ. Воинская служба Мартынова закончилась быстро и неожиданно. Его обвинили в шулерстве при игре в карты и дали прозвище «маркиз де Шулерхоф». Сложные отношения с офицерами Гребенского казачьего полка привели к тому, что Мартынов был вынужден подать в отставку. Николай I подписал приказ об отставке Мартынова «по домашним обстоятельствам». Однако в Москву, где жила вся семья Мартыновых, тот не вернулся, а в конце апреля вдруг оказался в Пятигорске. «Я прибыл в город Пятигорск в конце апреля месяца для пользования водами. По приезде моем в Пятигорск я остановился в здешней ресторации и тщательно занялся лечением» – так отвечал Мартынов впоследствии в Окружном пятигорском суде. Через некоторое время после приезда Мартынов поселился во флигеле дома Верзилиных. Нервы его были на пределе. В каком положении он оказался в Пятигорске! Вместо генеральского чина он был уже в отставке майором, не имел никакого ордена и из веселого и светского молодого человека сделался неврастеником. Отрастил огромные бакенбарды, ходил в черкесском костюме, с огромным кинжалом, в нахлобученной белой папахе. И тут появляется Лермонтов, который публично начинает называть его старым прозвищем Мартышка, данным ему еще в Петербурге, в школе юнкеров. Лицо его кривилось, когда его так называли.

Время неукротимо стремилось к той дате, когда у подножия Машука прозвучал роковой выстрел. Мартынов находился в таком состоянии, что готов был вызвать не только Лермонтова, но и любого другого на дуэль.

В салоне Мерлини играли в карты, а Лермонтов писал при открытом окне по ночам, когда тишина и ночная мгла накрывала деревья в саду. Под окном росло черешневое дерево, он протягивал руку, срывал ягоды. В свободные от творчества часы задумчивый поэт словно по велению дьявола превращался в поручика Лермонтова, верховодившего кружком молодежи, прозванным «бандой Лермонтова». Он обладал несносным характером, был манипулятором, любил психологические эксперименты.

Ему было радостно по желанию вызывать в своих жертвах разные эмоции – гнев, растерянность, смущение, ярость. Ему доставляло удовлетворение сознавать, что люди – марионетки в его руках, что он может не только предвидеть все их поступки. Такого рода психологические «обкатки» и сам образ жизни Лермонтова и его компании в Пятигорске возбуждали зависть в одних и неприязнь в других.

— Вы хотите сказать, что Лермонтов стал жертвой собственного психологического эксперимента, доведенного до логического конца? – Абзац не смог удержаться от иронической улыбки.