все, что только попадется им на глаза, после чего устремляются на пляж, где разгуливают при полном параде, увешанные фотокамерами, разглядывая тех, кто не одет.

Каждый час из порта отправляются прогулочные катера, и до сих пор «Мадраг» преподносится как гвоздь программы.

Улицы патрулируются жандармами, «Не парковать!» — рявкают они по-французски, итальянски, немецки и английски. Туристы тем временем выстраиваются у банков и меняльных контор, чтобы поменять свои дорожные чеки на французские франки — а чем еще прикажете платить за плохо разогретый хот-дог в дешевой кафешке или акварельку, которыми торгуют здесь два десятка уличных художников, — они тем и живут весь год, что успеют «настрелять» за лето.

По вечерам рестораны выставляют столики прямо на улицы, и отдыхающие, глядя на напечатанные на шести языках меню, начинают ломать голову — 120 франков, это много или мало, а затем спрашивают издерганных официантов: входит ли в эту сумму обслуживание? А вино? А правда ли, что эту вашу «tarte Tropezienne» непременно нужно попробовать?

В ресторан входят парни с гитарами — ночь напролет они кочуют из одного заведения в другое, где, сыграв несколько песенок, обходят публику со шляпой в руках. Вслед за ними появляются девушки с розами, а в довершение художники со своими акварелями — на тот случай, если кое-кто из туристов не успел купить их произведения в порту.

Позднее, когда открываются дискотеки с их оглушающей музыкой и выпивкой по 15 долларов, мужчины все как один приходят сюда в узких белых брюках, черных шелковых рубашках с открытым воротом и белых туфлях на босу ногу. Женщины надевают белые брюки в обтяжку, красные шелковые блузы с открытым воротом и белые туфли на высоких каблуках — впрочем, здесь можно гулять и босиком.

Мужчины уверяют, что они киноактеры и снова приступят к съемкам в новом фильме или просто артисты, и это лучше, ибо кто узнает артиста, или же, что средства позволяют им приятно проводить время.

Женщины же, в свою очередь, утверждают, что они киноактрисы и у них перерыв между съемками, или же, что они модели с парижских подиумов. Собственно, какая разница, кто что говорит, поскольку эти заведения вообще не предназначены для разговоров.

Музыка терзает вас децибелами до самого утра, когда кафе начинают снова заполняться посетителями, а в город прибывают все новые и новые туристические автобусы.

И так все лето, с июня по август.

Брижит обычно старается уехать до начала нашествия, иногда, в начале июня, и часто не возвращается до самого октября, пока наконец окончательно не схлынет волна отдыхающих.

Хотя это, разумеется, не останавливает репортеров, которые, подобно туристам, слетаются сюда каждый год как мухи на мед.

В те годы, когда Брижит еще снималась в кино, если репортерам было нечего написать, они обычно сочиняли какую-нибудь глупость. Причем в свое оправдание они обычно заявляли, что, дескать, тем самым способствуют ее карьере, и вообще, какая разница, что они там о ней напишут, лишь бы не допускали орфографических ошибок в ее имени. По их мнению, они взвалили на себя священную миссию — не дать умереть мифу.

Брижит смотрела на эти вещи иначе.

Что касается ее самой, она вообще не считала, что чем-то им обязана. И если пресса и способствовала росту ее популярности, то делалось это отнюдь не из филантропических побуждений.

Теперь же, когда Брижит отошла от дел, газеты по-прежнему изобретают все новые глупости. Например, одна газетенка который год твердит о том, будто Бардо принадлежит сеть закусочных и прачечных-автоматов. Вранье чистой воды. Но налоговая инспекция из года в год читает подобные сообщения и, конечно же, время от времени наведывается к Брижит, желая получить причитающуюся им долю.

Другая газета недавно дала своим репортерам задание, чтобы те как следует покопались в любом мусоре, какой те найдут вокруг «Мадрага». Редактору и в голову не могло прийти, что нет там никакого мусора. В конце концов у Брижит для этого имеется дворник. По всей вероятности, не играет для них существенной роли и тот факт, что Брижит практически полная вегетарианка и крайне редко ест мясо. Однако, основательно покопавшись в чьем-то мусоре, газетчики пришли к выводу, что Брижит питается исключительно мясными консервами.

И все-таки бывали редкие моменты, когда в Сен-Тропезе Брижит имела возможность ощутить себя такой же, что и все простые смертные. Однажды, еще когда у нее был роман с Бобом Загу-ри, они за несколько часов до рассвета прогуливались по порту. Вокруг не было ни души. Боб и Брижит остановились у причала, где покачивались рыбацкие лодки, и долго сидели там, разговаривая.

Спустя какое-то время к ним подошли двое местных полицейских, совсем еще молодые парни. Жандармы взяли под козырек, а один из них вежливо произнес: «Papiers, s'il vous platit» — «Будьте добры, предъявите документы».

Брижит была ошарашена. «Мои документы?» Она не могла поверить собственным ушам. Что-то непохоже, чтобы эти жандармы были не из местных и поэтому — каким бы невероятным это ни казалось — не узнали ее. Не похожи эти парни и на представителей Национальной полиции — летом сюда для поддержания порядка обычно присылают подкрепление из Парижа. Нет, эти ребята явно из муниципальной полиции Сен-Тропеза.

Брижит пристально посмотрела на них, а затем спросила: «Ну вам же наверняка известно, кто я такая?».

На что один из них смущенно ответил: «Разумеется, мадам. Но мы обязаны это сделать. Мы получили приказ и теперь разыскиваем одну блондинку».

Легенда гласит, будто Тропез был центурионом. Он принял христианство, за что был обезглавлен Нероном. Его тело положили в небольшую лодку — вместе с его собственной головой, петухом и собакой, — после чего оттолкнули ее от берега. Приспешники Нерона рассчитывали, что, проголодавшись, пес и петух — сожрут бедного Тропеза. Но, о чудо из чудес! — когда лодчонку наконец снова прибило к берегу, тело оказалось в целости и сохранности. И поэтому то место, где была найдена лодка, было названо в честь обезглавленного, но не съеденного центуриона-христианина.

По словам местных жителей, в их подсознании до сих пор живет ностальгия по давно утраченной автономии, поскольку Сен-Тропез с XV по XVII века был независимой республикой. Сен-Тропез вплоть до предыдущего столетия — это крошечный порт, доступный исключительно со стороны моря, живший за счет весьма процветающей рыбоперерабатывающей промышленности. И лишь когда в 1892 году здесь поселился художник Поль Синьяк, о Сен-Тропезе узнала вся остальная Франция.

Под впечатлением благодатного южного солнца — а Синьяк позднее назвал эту рыбацкую деревушку «восьмым чудом света» — он