– Давай лучше подумаем о том, что случилось этой ночью, а не той, давней, майской, – тихо сказала она.

– Не могу я ни о чем думать. Голова пухнет. Я просто хочу услышать твое мнение, Катя. Ты самый близкий родной мой человек, ты моя лучшая подруга. Скажи, по-твоему, ОНИ имеют право возвращаться и мстить?

– Думаю, имеют. А может, и нет. Только ведь все это неправда, Анфиса.

Школьники с мороженым с визгом, с радостными воплями пронеслись мимо. Катя почувствовала, что на глаза ее наворачиваются слезы. С чего бы это так распускаться?

Они зашли в какой-то двор, сели на скамейку. Обеим надо было успокоиться. Прошмыгнул дворник-таджик в оранжевой спецовке, глянул с любопытством: чего это расселись две «биби-ханум» и глаза у обеих на мокром месте? И платки носовые в руках?

– Выпить нам надо. Идка вон с утра коньяку приняла сто пятьдесят, и все снова в ажуре, – Анфиса всхлипнула. – А налижешься, голова совсем соображать перестанет. Над чем ты предлагала мозгами пораскинуть, а, Кать?

Катя вытерла глаза.

– Надо все-таки разобраться в главном. Что же произошло сегодняшней ночью.

– Нападение, стрельба, потом убийство этого, как его… Половца. Он-то откуда взялся?

– Судя по информации Шапкина, он типичный уголовник.

– Но что он имеет против Ольги Борщаковой? И как все это связано с остальным?

– Кажется, напрямую не связано никак. Анфиса, здесь, в Двуреченске, имеют место быть три разные истории, жертвами которых стали дети. Уткин и его сынишка – это одна, история цирковых детей фокусника Валенти и его внучатого племянника Симона – это другая. А центральными фигурами третьей являются Борщакова и ее дочь. Что нам известно? Некто Половец – бывший уголовник через пятилетнюю Настю вручает дочери Борщаковой страшный рисунок, пугает девочку саму и ее мать. Половец на художника не похож. Возможно, Шапкин проверит и установит за ним такой дар, однако я что-то в это не верю. – Катя вспомнила ночной бой. – С пистолетом он умел обращаться ловко, но чтобы рисовать карандашом… В отель Половец проник с целью убить Борщакову и… вот насчет Даши не знаю, тут пока информации мало. Вроде стрелял он в обеих, а может, только в мать? Во время погони он был ранен милицией. А чуть позже в Сухом переулке кто-то выстрелил в него из его же собственного пистолета и ранил уже смертельно.

– А может, он сам застрелился?

– Исключено. В него стреляли. И пистолет его исчез. С кем он встретился ночью, когда за ним гнались? Если он маньяк-педофил, то… тут уж я совсем ничего не понимаю. Но если он наемник, киллер, нанятый кем-то для того, чтобы сначала напугать, а затем и убить Борщакову, то… Встретиться он мог только с одним человеком – с тем, кто его нанял, с заказчиком. Половец был в безвыходном положении. Машину ему пришлось бросить, сам он был ранен. Он мог позвонить, потребовать помощи, чтобы его спрятали. Заказчик явился и… Видимо, Половец ему доверял, раз позволил добраться до своего пистолета. А может, обессилел от раны, не смог сопротивляться. Его прикончили, чтобы он молчал.

– Но кто может до такой степени ненавидеть Борщакову и Дашу, чтобы пойти на такое?

– Мы не знаем с тобой пока ни мотива, ни личности того, кто стоит за Половцем.

– А Шапкин, думаешь, знает больше?

– Не уверена.

– Может быть, это какие-то коммерческие дела? Может, Ольга кому-то задолжала или это какие-то ее конкуренты? Все же отель, бизнес, а в таких вещах, как заказное убийство, это почти всегда главная причина.

– Часто, но не всегда, – ответила Катя. – С Борщаковой можно поговорить снова, но, по-моему, она сама теряется в догадках и до такой степени напугана, что… Тот, кто стоял за Половцем и убил его, может нанести новый удар. А «Дали» по сути беззащитная территория. На хваленую охрану сама видела, какая надежда. Проспали, дверь забыли запереть.

– Ты уверена, что забыли?

Катя пожала плечами.

– Один там, как оказалось, был боец и защитник – Игорь Хохлов, – вздохнула Анфиса. – А я все на него бочку катила. А он свой лоб ради хозяйки, ради любовницы под пули не побоялся подставить. Вот и думай о пацанах плохо… Но он теперь в больнице. А в отеле только женщины – Ольга, Идка, старуха Маруся Петровна, девочка да эти Зубаловы. Они вроде линять собрались, от страха небось все поджилки трясутся.

– Тебе тогда вроде что-то показалось необычным в поведении Зубалова? И Симон что-то насчет него болтал, туман какой-то напускал.

– Волхвам не верь, – отрезала Анфиса, – но раз такие дела, нам нечего тут рассиживаться. Нам надо быть там.

До городской больницы, где лежал в реанимации Игорь Хохлов, Ольга Борщакова в этот день не добралась. Зато вместе с Дашей и Марусей Петровной в сопровождении двух охранников ездила в церковь. Она не часто заглядывала в храм. Молиться не очень-то умела, но ей казалось, что церковь в данной ситуации – это самое правильное место. Даша в церкви вела себя тихо, как мышка, разглядывала иконы. Врач, лекарство и сон пошли ей на пользу. И она выглядела почти совсем здоровой, даже слабый румянец вернулся на ее щеки.

Маруся Петровна – «шестидесятница» – чувствовала себя в церкви скованно и как-то не в своей тарелке.

Потом они вернулись в отель. Следом на машине приехала Ида. Она тоже, оказывается, была в городе. Парилась в городской сауне. Поднялась к себе в номер, переоделась в черный кашемировый свитер, брюки, на голову повязала яркую бандану. Сидела в холле у зажженного камина, вытянув ноги. Официант из бара принес ей чашку кофе.

К ней подсела Марина Ивановна Зубалова.

– Уезжаете сегодня? – спросила ее Ида.

– Да вот хотела, и муж согласился, даже чемоданы уже собрала. А у мужа в поясницу вдруг вступило. В таком состоянии он вести машину не может. Ночной кошмар всему причиной. Я так испугалась, услышав выстрелы. И Олег… он, конечно, не трус, но согласитесь – такое пережить на отдыхе.

– Радикулит дело поправимое, два дня, и будет опять как огурчик. – Ида отпила кофе. – А сколько сейчас времени?

– Почти пять, – к женщинам присоединилась Борщакова.

Она еще утром перебралась в другой номер из разгромленного люкса. Но оставаться там одной ей не хотелось. Тяжело было одной. Маруся Петровна с Дашей тоже пришли в холл. Девочку повели кормить.

– Быстро время летит, – Ида расслабленно улыбнулась. – Ну как вы, дорогая моя?

– Вот немножко в себя пришла.

– Вам поспать не мешало бы.

– Не могу, какой уж тут сон, лучше посижу. И делами не могу заниматься. А завтра к обеду к нам сразу две группы прибывают. Немцы и японцы. Чем японцев кормить? Ума не приложу. Русскую кухню они не очень, а приличного суши-бара, точнее, вообще никакого суши-бара у нас в Двуреченске нет. Не в Новгород же за сырой рыбой посылать, да и нет там ее.