Гертруда поехала уверять вице-короля, что всеарабское государство не возникнет никогда, что Каир это знает, и Хардинг может на эту тему не волноваться. Она укажет, что в последние месяцы шериф и его сыновья заняты попытками помирить враждующие племена у северного края Хиджазской железной дороги, как предисловие к тому, что она называла «маленьким намеком на комбинацию». Гертруда готова была согласиться, что арабское движение за независимость – мираж, если его рассматривать как фактор единения арабских провинций. Она набросает возможную модель административного объединения после поражения турок, в зависимости от того, продержится ли полноценное сотрудничество британцев и французов к концу войны и насколько будут включены в их построения арабские представители. Хардинг, несомненно, расскажет ей, что арабское восстание вызовет хаос в Индии, а она в ответ должна будет найти способ сказать непроизносимое. Только Китченер, не смущающийся никакими нюансами, мог бы выразить эту мысль самым прямолинейным образом: «Лучше потерять Индию, чем проиграть войну».

Она продумала и записала свои мысли, работая все утро и потом после обеда в каюте, которая была комнатой матери и ребенка, когда транспортный корабль являлся лайнером. На борту судна нашелся капеллан, знакомый с ее сводным братом Хьюго, и Гертруда согласилась по его просьбе выступить перед солдатами двадцать третьего и двадцать четвертого стрелковых корпусов. «Им так скучно, – писала она домой 1 февраля. – Мне будет очень приятно хоть как-то их развлечь. Адъютант еще попросил меня выступить по Месопотамии перед офицерами, что мне нравится несколько меньше».

Высадившись в Карачи, Гертруда села в душный вагон поезда до Дели и приехала белая от пыли. Домнул встретил ее на станции, и пока они разговаривали и смеялись, багаж уложили в сверкающий штабной автомобиль с флажками, который отвез их в резиденцию вице-короля. В точности как было для важных гостей на коронации 1903 года, покои ей отвели из трех прохладных парусиновых комнат в роскошной палатке, одной из поставленных в ряд в садах вице-короля. В ней имелись гостиная, спальня и ванная – все покрытые коврами и великолепно обставленные, с вазами цветов и чайным столиком, а прислуживали гостье несколько слуг. Гертруда и Домнул беседовали после долгой разлуки, когда откинулся полог и вошел Чарльз Хардинг с приветственным визитом и приглашением к ужину. Гертруда сделала реверанс и не забыла назвать Хардинга «ваше превосходительство».

В следующие дни Гертруда втиснулась в расписание Хардинга с несколькими долгими разговорами. Ей было позволено читать материалы, к которым она выразила интерес, и она занялась тем, что считала своей настоящей работой. По мемуарам Хардинга создается впечатление, будто он так до конца и не понял, что его с виду беззаботные беседы с Гертрудой и были истинной целью ее визита.

В перерывах между этими разговорами ее развлекал и сопровождал Домнул, а еще она присутствовала на колоритном заседании Законодательного совета. В один памятный день ей вместе с Хардингом и гостями показывал Нью-Дели его архитектор Эдвин Лаченс. «Чудесно было смотреть город именно с ним, который это придумал, и хотя я видела планы… не представляла себе, как это огромно. Снесли холмы и засыпали долины… проложили дороги, ведущие сюда с четырех сторон Индии, и в каждой перспективе видны руины старого имперского Дели».

Гертруда разговаривала с чиновниками департамента иностранных дел, изучала материалы, которые были формальной причиной ее приезда в Дели, и для нее открывали секретные досье. Ей требовалось еще съездить на несколько дней в Симлу, встретиться и поговорить с тамошними сотрудниками разведки. Изначально настороженные, они быстро оценили ее умение схватывать суть дела и после ее возвращения в резиденцию вице-короля за ней послали офицера – обсудить, как лучше скоординировать работу между Египтом и Индией. Она создала для этого план и послала его на утверждение в Каир. В то же время ее пригласили редактировать газету «Газеттир оф Арабиа». Гертруда считала, что ее визит был полезен, о чем сообщила отцу, не вдаваясь в детали. «Я говорила об Аравии до тех пор, пока уже самого этого слова слышать не могла… думаю, что немножко упростила отношения между Дели и Каиром».

Вернувшись в старый Дели, Гертруда оказалась почетным гостем на официальном обеде, даваемом для махараджи Майсура и его свиты – человека настолько благородной касты, что для его приема вице-королю пришлось построить шестикомнатный дом. Как объяснил Хардинг Гертруде, махараджа может есть или молиться только в комнатах определенного размера, обставленных определенным образом.

На Хардинга Гертруда произвела глубокое впечатление. Упрямая девчонка, обществом которой он наслаждался в Бухаресте, прямо выкладывающая, что у нее на уме, стала искусным дипломатом, способным в одно и то же время пропагандировать некоторую точку зрения и воспринимать вихрь контраргументов. Его приятно удивили ее деловитость и владение ситуацией, которую она изучала всего полтора месяца. Хардинг чувствовал, что ее работа для Британии далеко еще не окончена. Сейчас он составил план, которому предстояло изменить ее жизнь – и уж точно изменить облик Ближнего Востока. Он предложил Гертруде поехать в текущую горячую точку войны, в Басру на реке Шатт-эль-Араб, на стыке Месопотамии, Кувейта, Аравии и Персии. Ей придется стать связующим звеном между разведками Каира и Дели и при этом приготовить детальный доклад по месопотамским племенам и их взаимосвязям. В наиболее трудный момент месопотамского наступления она должна будет сделать все, чтобы убедить местных арабов помочь Британии.

Хардинг предупредил, что это очень неудобная работа для женщины, тем более не имеющей официального положения. Гертруда будет работать из военного штаба генерала сэра Перси Лейка. Политическим агентом при нем был сэр Перси Кокс, наиболее выдающийся официальный эксперт Британии по Ближнему Востоку, находящийся на службе индийского правительства. Если и когда Багдад будет взят (Хардингу не требовалось делать для Гертруды эту оговорку), Кокс туда переедет и организует администрацию. Гертруда знала сэра Перси и леди Кокс по паре встреч у общих друзей, сэра Ричмонда и леди Ритчи. Кокс был резидентом в зоне Персидского залива, когда на каникулах в Лондоне как-то обедал с Гертрудой и очень отговаривал ее от опасной экспедиции в Хаиль, особенно из каких-нибудь портов Залива, находящихся под его юрисдикцией. Будет ли Кокс негодовать по поводу того, что она совершила свой прославленный поход в Хаиль через четыре года, но с северо-запада? Она писала родителям: «В. К. очень хочет, чтобы я осталась в Басре и помогала там развед. департаменту, но все зависит от того, каковы взгляды тамошних работников и будет ли от меня какая-то польза. Видимо, важно, как я смогу себя поставить – как мы часто говорим: все, что можно сделать для человека, – это дать ему возможность самому устроиться. В.К. в этом смысле щедр».

Предстояло, как всегда, заметное противодействие со стороны разведчиков и военных появлению среди них женщины на равных правах. Как сказал Хогарт в каирском офисе, когда его спросили, как с ней обращаться и к каким делам допускать: «Она сама разберется». Хардинг предупреждал ее о вероятных трудностях в Басре, указывая, что ей самой решать, может ли она сделать эту работу для себя постоянной. Потом он написал Коксу, советуя ему принимать Гертруду всерьез. Слова, которые он выбрал, могли бы быть внесены в анналы шовинизма и вызвали бы у Гертруды ироническую улыбку, если бы она их знала. «Замечательно умная женщина, – сообщал он, – с мозгами мужчины». А в мемуарах писал о ней так: «Я ее предупредил, что сэру Перси не понравится ее присутствие, поскольку она женщина, но ее такт и знания позволяют ей себя утвердить. Как я предвидел, в Басре была серьезная ей оппозиция, но, как известно, она своим умением, своим очевидным здравым смыслом и тактом ее преодолела».