Тьфу! Гнать, гнать дурные мысли из головы!

— Приехала тут одна прямиком из Ивелесса! — стала я рассказывать про Лейду Гамильтон. — Вся такая изысканная, манерная, высокородная… искушенная. Так и назвалась — невестой Вардаса.

Подруга все это время с интересом наблюдала за мной, подперев рукою голову.

— Сама понимаешь, я ей в подметки не гожусь! — продолжала я свою горькую историю. — Эта леди Хенсли как стала увиваться возле Вардаса… он и так по возвращении стал, каким-то чужим. Далеким. А тут… не знаю! Сложно все! В общем, приходила ко мне она. все расспрашивала.

— Ты, конечно, просто мастерица на такие истории! — попрекнула подруга за бессвязный рассказ. а я разволновалась до такой степени, что у меня лицо гореть стало, а руки ледяными сделались. — Так, а что расспрашивала то?

— Про Майло в основном. Так и не уразумела. чего ей надо было. Правда. потом канцлер сказал, что никакая она ему не невеста, а привез он ее по делу. Только… я вот все равно понимаю. сама же вижу — было у них что-то. Очень давно, но было. И чувства были, а может и больше…

На последних словах мой голос меня предательски подвел.

— Дура ты, Гинта! — произнесла подруга со вздохом.

— Чего это? — я даже обиделась на такой Людин выпад. — Сразу дура! Из-за того, что душу тебе тут изливаю?

— Нет, Гинтаре, ты уж извини! Была бы ты по умнее. давно бы обкрутила своего канцлера так, что он и не выбрался бы.

— Не умею я обкручивать! — на голову натянула одеяло и закрылась от мира. чтобы не являть свету свою простецкую сущность. — Ты вот умеешь с людьми разговаривать.

— Ты про трактирщика этого, что ли?

— Нет… — мне было неловко задевать слишком личный для нее вопрос. — Я про Витгерда.

Я кивнула на. выглянувший из-под тонкой сорочки, камень красный как кровь — именной. Королевский. Становилось понятно, почему она выжила. спаслась. Людя стала избранницей короля. его подарок стал ее оберегом.

— Знаешь, Гинта, — задумчиво произнесла подруга. — Я ведь не хотела брать его.

Она приподняла на ладошке рубиновый кулон, внимательно вглядываясь в поблескивающие грани.

— Кто бы мог подумать, что эта вещица способна противостоять столь мощной магии. И даже смерть не властна над ней. Над нашими чувствами…

Людя бережно спрятала оберег под рубашкой.

— Я рада за тебя! — от нахлынувших чувств, у меня зачесалось в носу, а глаза защипало. Пришлось растирать лицо, чтобы унять зуд.

— Ты нравишься этому Вардасу, — сделала неожиданный вывод подруга.

— Конечно нравлюсь! — тут я не могла с ней не согласиться. — Особенно ему нравится меня подставлять под удар, используя как затычку в каждой бочке. Как и батюшке, и кузену Легарту. Все они меня просто обожают!

— Витгерд меня тоже, своего рода, подставил! — строго оборвала меня Людвика. — Но невозможно все просчитать идеально. От того, он защитил меня, как только мог. Неужели Вардас или отец с братом ни разу о тебе не позаботились?

Вопрос этот ее был гораздо честнее, чем самый правдивый довод. Со стороны — оно как-то виднее, что ли. А может, просто хочется верить, что так тоже правильно. Попала в жернова — не говори, что слаба.

— Аметист этот для тебя предназначен был, — продолжала поражать меня Людя своей проницательностью.

— С чего ты это решила? — по спине пробежал озноб, а в комнате Вардаса неожиданно повернулся ключ.

Даже не услышали шагов снаружи! Но это же Вардас — вечный слуга ночи, которого не увидишь и не услышишь в темноте.

— Канцлер раз пятьдесят на тебя взглянул, прежде чем отдать ожерелье трактирщику, — от констатаций подруги почувствовала себя совсем тупой, недалекой и эгоистичной девкой. — А отдавал, так, словно от души отрывал! — Да ну?

Вот как, скажите мне, она разглядела все это, когда стояла словно истукан, ничего не замечая вокруг? А может это я вижу только то, что хочется видеть?

— А теперь иди и верни Вардасу ожерелье! — с этими словами, Людя нагло столкнула меня с кровати.

— Ты чего?! — обиделась я, потирая ушибленный зад.

— Давай, шуруй к канцлеру! — свесились надо мной белые Людькины космы.

— Отдай аметист, поблагодари за заботу и все такое.

— Ты совсем что ли умом тронулась? — дернула нерадивую девицу за прядь, чтобы вразумить болезную. — Время-то какое позднее! Что Вардас обо мне подумает, когда я заявлюсь к нему полуголая, в одной рубашке?

— Вот в этом и твоя беда! — слова свои Людя подкрепила подушкой, приземлившейся мне на голову. — Ты в первую очередь переживаешь о том, что о тебе подумают. И от этого совсем разучилась думать сама. Представь, что завтра вы умрете, а ты так и не скажешь ему самого главного!

Я только рот раскрыла, и тут же его закрыла. И правда. После приезда в город мы и словом не обмолвились, а Майло Вардас так и не узнает, что мы выменяли его кулон. Надо ведь отдать человеку фамильную драгоценность.

Нехотя поплелась к двери в смежный покой, на ходу натягивая платье. Голой я к канцлеру точно не отправлюсь. Пусть там себе воображает Людя, что угодно, но я отдам Вардасу его вещь. И только!

20.4

Ну я дура!

Поддалась на провокацию! И кого?!

Людька — поганка такая — свела меня, а я пошла у нее на поводу! Будто в первый раз! Вот уж, правда, коль нет своего ума, то и чужой ум — не ум. Додуматься же до такого, ко взрослому мужику посреди ночи наведаться. Что он обо мне подумает?

Только было поздно убегать обратно.

Все эти разумные мысли посетили мою неразумную голову уже после того, как я постучалась в дверь в покои Вардаса.

Замечательно!

Вот пусть он меня выгонит, чтобы неповадно было!

Шикнула на хихикающую из-под одеяла нахалку, а сама скорчила серьезную мину.

— Гинтаре… — он не спрашивал, и не утверждал. Просто… ждал.

Даже не знаю, как это мне стало ясно. Может по тому, как он сразу же отступил, чтобы пропустить меня в свою комнату. Или, просто, по улыбке на лице, которая совсем не выглядела циничной ухмылкой победителя сердечных дел мастера, или насмешкой над убогой дурой.

— Ты ничего не хочешь мне рассказать? — канцлер закрыл за мною дверь и оперся на нее спиной.

Я сглотнула, чтобы хоть немного промочить пересохшее горло.

— Собственно, за этим я и пришла, — протянула Майло его замысловатую вещицу. — Вы… слишком щедры, а вещь слишком дорогая, чтобы платить ею трактирщику за ночлег.

— Это был залог, — промолвил Вардас, взявшись за мои руки, в которых покоилось аметистовое украшение.

— Покуда вы доберетесь, чтобы его выкупить, трактирщик продаст ожерелье скупщику.