его и не отпуская никуда одного. Разумеется, накануне вечером не обошлось без угроз и предложений. Ксантипп был героем Саламина. Его любили многие, но для некоторых он также был тем, кто освободил их рабов, ничем не восполнив потери.

Эпикл не покидал его и по другим причинам: знал, что настроение друга может стать еще мрачнее, если оставить его одного. Некоторые никогда не думают о смерти друзей и близких или о тех, кого убили. Ксантипп не принадлежал к их числу. Сны его были страшны. Мысли о смерти не давали ему покоя и глодали его, будто кость, изводя мучительной болью от потери сына.

Незнакомец нетвердой походкой вышел из комнаты и бухнулся в реку, ударившись о воду с глухим шлепком. Ксантипп услышал женский голос, зовущий из помещения, и, прищурившись, огляделся.

– Фемистокл где-то здесь? – спросил он. – Это ведь его дом? Я гостил тут однажды.

Он поморщился, вспомнив другой вечер, много лет назад. Казалось, там была чья-то чужая жизнь.

– Надеюсь, что так. У меня денег нет, – сказал Эпикл, не открывая глаз.

Незнакомец тем временем тонул, это было очевидно. Эпикл всерьез подумывал о том, чтобы махнуть на глупца рукой – пусть себе плещется, но смягчился, снова залез в воду и вытащил беднягу на траву. Спасенный сделал глубокий вдох и поперхнулся. Эпикл с отвращением оттолкнул его, и тот побрел прочь.

Ксантипп кивнул. Фрагменты прошлой ночи всплывали, как пузырьки из-под толщи воды. Он вспомнил, что хотел увидеть того, кто отправил его в изгнание, кто отнял у него семь лет жизни. Собирался ли он драться с Фемистоклом? Мгновения вспыхивали, дразня, и гасли. Ему было за что винить Фемистокла. Конечно, война с Персией закончилась. И вот что интересно. Перемирие, если оно и существовало между ними, тоже закончилось. Однако было что-то еще, он это чувствовал.

– За мной должок, – напомнил Ксантипп.

– Ты так и сказал прошлым вечером, – кивнул Эпикл, – а потом раз сто повторил. Ты говорил это Аристиду. Неужели не помнишь? Он ответил, что тебе следует подождать, пока с ним не посчитается спартанец, и что тебе, возможно, не так уж много и останется.

Ксантипп долго смотрел на друга и даже выпятил губу, тщетно пытаясь вспомнить.

– Какой спартанец? – спросил он наконец.

Эпикл поднял взгляд на человека, которым всегда восхищался. Одной из причин, почему он в предыдущие дни оставался с другом, было многократно высказанное им обещание отомстить Фемистоклу. Такие пьяные угрозы часто доводят до беды. По мнению Эпикла, Ксантипп, даже трезвый, вряд ли смог бы победить того, кто заработал свои первые деньги на бойцовском круге. Справедливость всегда уступает быстроте реакции и мастерству, по крайней мере, когда дело доходит до кулаков.

Он собирался повторить это еще раз, как вдруг увидел пересекающую поле фигуру в красном плаще. Озарение накрыло одновременно обоих. Они пришли сюда предупредить Фемистокла, выбравшись из трехдневного ступора, чтобы сообщить новость. План определенно не самый удачный. Эпикл прищурился от боли, которая, как ему казалось, раскалывала его череп на две аккуратные половинки.

– Этот? – спросил он, с трудом поднимаясь на ноги.

Глава 32

Из Спарты Эврибиад вышел неделю назад.

Он поднял кубок за регента Павсания и спартиатов, когда они с триумфом вернулись домой. Женщины и дети илотов молча выстроились в очередь, чтобы узнать, есть ли среди погибших их мужья, братья и сыновья. Тысячи илотов полегли на равнине Платеев. Для них не было могил. Вороны и лисы рвали их на части; под ветром и солнцем только кости остались от них. Их женщинам не разрешалось плакать в момент победы. Имена павших собрали те илоты, кому повезло выжить. Когда их произносили вслух, женщины молча поворачивались и возвращались домой или к работе.

Огромная процессия растянулась от центра города к акрополю. Там Павсаний преклонил колени перед сыном Леонида, публично продемонстрировав верность, что помогло бы, стань Плейстарх однажды военным царем. Он дал клятву подчинения, которая была самой душой их города.

Эврибиад слышал, что Павсаний попросил для себя место в спартанском флоте, подальше от политики и власти. Он не станет неудобным присутствием для молодого царя. Вполне разумный шаг для человека, который привел город к величайшей победе в величайшей битве из всех, какие они когда-либо знали. В тот день на равнине у Платеев спартиаты и периэки оправдали свой режим и дисциплину. Истории рассказывали снова и снова, каждая деталь записывалась без какого-либо тщеславия.

Одиннадцать лет назад Марафон стал победой для одних только Афин – Спарта опоздала, и ее армия пришла, когда все уже было кончено. Годом раньше, при Фермопилах, Спарта потеряла своего великого царя Леонида. В морских сражениях при Артемисии и Саламине участвовал объединенный флот греческих государств. Однако при Платеях, когда греческое войско оказалось в окружении и отступало под натиском превосходящих сил персов, положение спасли стойкость, оружие и воля спартанцев, показавших, чего они стоят.

Война закончилась. Получив такое известие, Эврибиад и отправился в путь – в плаще и сандалиях, с мечом и кописом. Фивы были разграблены и наказаны за участие в предательстве. Выживших выслали без доспехов, предварительно отхлестав плетью по спине и посыпав пеплом волосы. Всех их командиров оставили в пыли вместе с убитыми персами. Победители не знали милосердия. Персия получила суровый урок, придя на чужую землю и попытавшись откусить чужое. Так же поступили и с ее союзниками в Греции.

Шагая по дороге в Афины, Эврибиад задавался вопросом, выживет ли вообще персидское государство. После потери армии и флота найдутся, конечно же, такие, кто захочет урвать кусочек земли и богатства и разодрать империю на сорок прежних царств. Он надеялся, что так все и будет.

По прибытии Эврибиад снял комнату в городе. Хозяйка-вдова, казалось, была ему рада и сообщила, что всегда спит спокойнее, когда в доме мужчина. В тот вечер она постирала его запачканную в дороге одежду и приготовила ужин. Одежды на нем было мало, ел он еще меньше, так что особой нужды ни в том, ни в другом не было. Но ей было приятно ухаживать за ним даже просто так.

Когда на рассвете следующего дня Эврибиад отважился выйти в город, то обнаружил, к своему неудовольствию, что цены в Афинах резко выросли. Небольшой запас серебряных монет, который он носил с собой, был подарком брата. Даже час пребывания в купальне стоил ему половины дневной платы! Неприятно поразили и цены на провизию, которую предлагали уличные торговцы. У него дома ни один спартанец никогда не стал бы есть на улице. Воины принимали