– Вот, наденьте.

Я поблагодарила его, но, когда сняла паранджу, чтобы надеть очки, он зашипел:

– Немедленно закройте лицо!

Я посмотрела вперед. Мы доехали до поворота. Прямо перед нами находился блокпост с полицейским автомобилем, перегородившим дорогу так, что мимо могла проехать только одна машина. К счастью, мы двигались за большим грузовиком, но я заметила, что один из полицейских посмотрел в нашу сторону как раз в тот момент, когда я укрылась под паранджой. Увидел ли он меня? Если увидел, значит, это начало конца?

Полицейские со всей строгостью досматривали грузовик: велели водителю предъявить документы, открыть кузов, показать все, что там есть.

– Если вам зададут вопрос, не отвечайте, – шепнул Аатиф.

– А если потребуют, чтобы я сняла паранджу?

– Молчите.

Грузовик пропустили, и мы подъехали к блокпосту. На стекле полицейского автомобиля с одной из сторон заднего сиденья было прилеплено объявление с моей фотографией и текстом на арабском и французском языках. Французская надпись перевода не требовала:

Personne disparue – Recherchée par la police[127].

Аатиф тоже увидел объявление и крепче стиснул руль. Молодой полицейский – на вид не больше двадцати двух лет, – просунув голову в окно, потребовал предъявить удостоверения личности. Аатиф держал их под рукой. Тем временем полицейский постарше открыл багажник и стал ворошить аккуратно уложенные коврики и кружевные изделия. Молодой офицер, проявляя неусыпную бдительность, стал расспрашивать о чем-то Аатифа, потребовал документы на машину, которые Аатиф ему вручил, потом повторил вопросы своего коллеги относительно товара в багажнике. Аатиф отвечал со всей учтивостью. Но, когда молодой полицейский вспылил, он тоже чуть повысил голос. Затем офицер постарше бочком подошел к моему окну и обратился ко мне по-арабски. Страх пронизывал каждую клеточку моего существа. Слава богу, полицейский не мог видеть, что я взмокла от пота. Как и наказывал Аатиф, я смотрела прямо перед собой, на дорогу, и не отвечала. Офицер, раздражаясь, просунул руку в окно и тронул меня за плечо. Я повернулась к нему, но по-прежнему хранила молчание. Аатиф начал что-то сердито говорить ему. Не знаю, что уж он ему сказал, но полицейский оставил меня в покое. А Аатиф все говорил и говорил, сопровождая свою речь жестикуляцией: махнул в сторону багажника, постучал себя в грудь, показал на меня. Молодой офицер переглянулся со своим коллегой постарше, потом они оба с нашими документами отошли к своей машине. Я обратила взгляд на Аатифа. Он не смотрел на меня и, вцепившись в руль, силился сохранять самообладание. Глянул на полицейский автомобиль, на объявление с моим фото и закрыл глаза, явно сожалея, что я сижу в его машине. Мне хотелось что-нибудь сказать, но я понимала, что должна держать рот на замке. Казалось, мы ждали целую вечность, пока полицейский постарше зачитал данные наших документов по рации (выдаст ли централизованная система проверки, что женщина, под именем которой я путешествую, на самом деле умерла?) и вернулся к нам.

Но, вместо того чтобы приказать мне выйти из машины и открыть лицо, он отдал оба удостоверения Аатифу и махнул рукой: проезжайте.

Аатиф буркнул «спасибо», завел мотор, и мы поехали.

Спустя пять минут блокпост остался далеко позади, мы катили по пустой дороге.

– Я задыхаюсь, – произнесла я, поворачиваясь к Аатифу. – Мне нужно снять эти одежды.

Аатиф промолчал, но я чувствовала, что он недоволен. Сняв паранджу, в зеркале заднего обзора я увидела свое отражение: волосы мокрые, лицо красное, в глазах застыл ужас. Аатиф дал мне бутылку с водой.

– Допейте, – сказал он. – Вам нужно. В следующем селении мы пополним запасы воды.

– Простите.

– За что? Вы выполнили мои указания. Полиция… эти просто оказались очень упертыми. Когда офицер спросил про вас, я объяснил, что вы душевнобольная и его не поймете. Он потребовал доказательств. Я сказал, чтобы он снял с вас паранджу и допросил, только потом пусть пеняет на себя. Вот тогда-то он и пошел на попятную. Но вы видели: у них листовки. Блокпосты на дорогах – обычное дело, но сейчас их слишком много. Вас ищет полиция, по центральным дорогам ехать опасно. До Тазенахта блокпостов больше не будет, а все селения, где я забираю товар, находятся на этой дороге. Завтра, когда поедем назад, поищем другой путь.

– Повезло нам с документами вашей сестры.

– Мы похоронили ее всего две недели назад. Наверно, ее смерть еще не зарегистрировали в компьютерной системе Рабата.

– Но ведь это ужасно. Нельзя было вам так скоро приниматься за работу.

– Я должен работать. У сестры остались двое детей. Их отец служит в армии. Его часть стоит в Западной Сахаре, возле Мавритании. Денег он присылает мало. За детьми смотрит мама, но она вдова и старая уже. Так что я должен работать.

– Послушайте, сейчас мы чуть не попались. Я не хочу, чтобы у вас из-за меня возникли неприятности и вы потеряли средства к существованию…

– Я обещал доставить вас в Марракеш. И я вас туда доставлю.

Через десять минут мы въехали в селение Тиссинт. Ряд низеньких домишек, пыльных, облепленных мухами; мясная лавка с окровавленными тушами; несколько кафе; слесарная мастерская; всюду шатающиеся без дела молодые парни; вонь разлагающихся нечистот на испепеляющей жаре. Клиенткой Аатифа оказалась крупная энергичная женщина, которая жила в крошечном домике с односкатной крышей на окраине селения. Она стала настойчиво предлагать нам выпить чаю. Я слышала, как Аатиф что-то объясняет ей насчет меня, очевидно ссылаясь на мое психическое нездоровье. Робко улыбаясь мне, она помогла ему загрузить в машину изысканно украшенные бархатные покрывала на кровать и чехлы на подушки. Перед самым нашим отъездом она схватила правую руку Аатифа в обе свои, о чем-то умоляя его.

Когда мы снова тронулись в путь, направляясь к следующему пункту назначения, я поинтересовалась у него, о чем она его так страстно просила.

– Она сказала, что ее муж болен. У них двое детей. Поскольку он лежит в больнице – и долго не проживет, – они полностью зависят от выручки за ее изделия, которые я продаю знакомому торговцу в Марракеше.

– Вам приходится с ним торговаться ради своих клиентов?

– Конечно. Он – бизнесмен и стремится купить товар как можно дешевле.

– Значит, вы ведете торг в их интересах?

– И в своих тоже. Я получаю тридцать пять процентов от сделки. Чем дороже я продам товар клиентов, тем больше получу сам.

– И сколько эта женщина попросила выручить за свои изделия?

– Она сказала, что ей нужно полторы тысячи дирхамов. А значит, я должен продать ее изделия чуть больше чем за две тысячи дирхамов. Это не так-то просто. Торговец говорит, что сейчас спрос на рынке низкий. Не так много туристов, как раньше, хоть в Марокко и относительно спокойно. Но я все равно стараюсь выторговать для них как можно больше.