За ужином Том, сложный во всем, в том числе и в своей любовной жизни, сказал, что подумывает после войны жениться. Ведь он как-никак будущий лорд Ридсдейл, и, судя по состоянию его отца, этого будущего уже недолго ждать. Он перечислил всех своих женщин — с кем спал, кого мог бы полюбить и кто ему просто нравился — и просил у друга совета. «Будь я на месте одной из них и знай, как ты меня обсуждаешь, я бы не мечтал выходить за тебя замуж», — сказал ему Лиз-Милн. По его словам, Том «зашелся от смеха». И рядом с этой записью: «Грустно смотреть на Тома, он такой грустный!»

Том, предпочитавший драться с японцами, а не против немцев, отправился в конце 1944-го в Бирму. Он добился перевода из штаба в передовой батальон, писал домой веселые и полные решимости письма. В марте 1945-го он повел своих бойцов на небольшую группу японцев с пулеметами. Батальон пытался укрыться за какими-то листами ржавого железа, но такой защиты явно не было достаточно. Несколько пуль попали Тому в шею и плечи, но он оставался в сознании. Его успели доставить в полевой госпиталь. В нем, как и в Юнити, застряла пуля — в позвоночнике. Он был парализован, однако сохранялась надежда, что он останется в живых, и его перевели в другой госпиталь. Там он заболел пневмонией и умер 30 марта, тридцати шести лет.

Война все-таки нанесла Митфордам самый страшный удар.

Описывая Джессике Рождество 1943-го, Сидни заметила: «Ужасно быть в разлуке с Пулей. Очень надеюсь следующее Рождество провести с ним».

К 1944-му дела вроде бы пошли на лад. Диану выпустили из тюрьмы. Дэвиду сняли с глаз катаракты, операция прошла успешно, однако от очков с толстыми стеклами он не избавился (и выглядел, по отзыву Джеймса Лиз-Милна, «точно настройщик пианино»). Джессика вступила в новый удачный брак, получила американское гражданство и родила сына Николаса. Впервые за семь лет отец написал ей: «Просто хочу выразить тебе свою любовь и наилучшие пожелания ему и его будущему. Как-нибудь, когда все устроится, надеюсь увидеть вас всех. Судя по новостям и по тому, как обстоят дела, мне кажется, есть надежда, что столько я продержусь, — мне бы очень этого хотелось. С большой любовью, Пуля».

Сидни удалось хотя бы на время осуществить желание находиться рядом с мужем: Юнити допустили на Инч-Кеннет, и лето они провели на острове вместе. Но Дебора, приехавшая к ним в августе, аттестовала их отношения как «бедствие». Если Сидни и сожалела о крахе их долгого брака, то Дэвид — нисколько. Деборе показалось, что он возненавидел свою жену. Его экономка и «подруга» Маргарет заняла территорию столь же уверенно, как немцы оккупировали Францию. Занудная, неприветливая к сестрам Митфорд, она бралась разливать чай, демонстрируя Сидни, кто тут главный. Но сама ее заурядность и отсутствие политических взглядов были для Дэвида успокоительны. После ужина, за которым он сидел молча и угрюмо взирал на всех сквозь увеличивающие глаза линзы, а Маргарет изрекала банальности, эта пара удалялась на кухню вместе мыть посуду. Юнити вечно таскала мать и сестру в островную часовню, где вела службу, разыгрывая роль священника. Словно капризный ребенок, она обижалась и злилась, путаясь в словах Те Deum и Jubilate, и возвращалась домой одна, злобно топая ногами.

После этой попытки Сидни больше не приезжала на остров, пока там находился Дэвид, но они с Юнити как раз гостили там, когда от Дэвида из Лондона пришла телеграмма об опасном ранении Тома. Юнити утешалась мыслью, что брат сражается с японцами, не с немцами. Хотелось бы знать, обсуждали ли они с матерью происходящее в Германии, говорили ли о том, как Красная армия неумолимо приближается к Берлину, а дивный фюрер заперся в бункере… Бреслау был в осаде — тот самый город, где семь лет назад Юнити любовалась парадом, 150 000 человек, по ее подсчетам, прошли мимо трибун, славя своего вождя. («Я думала: едва ли мне выпадет еще когда-нибудь увидеть подобные сцены!» — писала она в экстазе Диане.) Что думала Сидни об уютном чаепитии на квартире у Гитлера — теперь, когда видела в документальной съемке дряблые, словно резиновые, трупы, штабелями лежащие в ямах? Она об этом никогда не заговаривала, насколько нам известно, — таков был ее способ самозащиты, подобно тому как Юнити наотрез отрицала саму возможность массовых убийств под руководством ее старого приятеля Гиммлера. Мы также не знаем, позволяла ли себе Сидни надеяться в марте, что Тома удастся спасти. Какое-то время после получения телеграммы она в это верила. «Проходили дни, — писала она Джессике, — и надежда крепла. Поэтому шок, когда все так обернулось, оказался столь ужасным, что я чуть с ума не сошла. — И добавила: — Мне пришлось учиться у тебя, дорогая. Твоя великая отвага могла бы послужить примером каждому, но ты всегда была храброй маленькой Ди».

Презрев правило, ограничивавшее ее перемещения семимильным радиусом с центром в Крукс Истон, Диана, едва получив известие о Томе, сразу наняла даймлер и вместе с Мосли поехала на Ратленд-гейт. (Полицейская охрана ехала следом.) Там она застала Нэнси с Питером, Дебору с Эндрю, Пэм, старую няню Блор и родителей — беда поневоле свела их. Диана тринадцать лет не виделась с отцом, но вошла в комнату — энергичная, уверенная, без смущения и колебания, — и он нежно ее приветствовал. По сообщению Джеймса Лиз-Милна (со слов Нэнси), она «сразу же, как прежняя Диана, завладела сценой и всеобщим вниманием». Если бы Нэнси в такой момент была способна ревновать, она бы ощутила знакомый укол в сердце, — но этого не произошло. Тома она обожала и писала Джессике: «Это невыносимо — о Туд! — если б ты знала, каким милым, добрым и веселым он был в последнее время и на последней побывке».

Он был необходим этой семье — державшийся в тени, однако самый устойчивый ее полюс. Каковы бы ни были прочие их чувства, все сестры объединялись в любви к Тому, который умел дружить и с Мосли, и с Ромилли и пользовался уважением их обоих. Он погиб менее чем за пять месяцев до конца бойни. Если бы он не выбрал себе в противники японцев вместо немцев, он мог бы уцелеть.

Как Юнити, он пал жертвой мистического родства. «Завидую Тому, — сказала Юнити в один из моментов странных своих озарений, — он сейчас ведет захватывающий спор с доктором Джонсоном».

Пытаясь утешить Джессику, Нэнси писала ей: «Муля и Пуля просто замечательные, намного лучше, чем мы поначалу опасались». Это была неправда. Той же дочери Сидни писала, что ее муж «сильно сдал», но и это было недоговоркой. В смерти сына она не могла найти утешения у своего мужа. Он окончательно забился в свое логово, перебрался в Ридсдейл-коттедж в Нортумберленде вместе с той злосчастной Маргарет, оставив Сидни в одиночку ухаживать за Юнити. Странный конец для пары, в чьей совместной жизни было столько чарующей красоты, особенно в мире Астхола — мире английский сказки, населенном веселым и задорным выводком детей. С 1932-го, когда Диана разрушила свой брак ради Мосли, жизнь ее родителей шла под гору, и вот падение завершилось. Но даже сейчас, когда он, вероятно, в этом нуждался, Дэвид не сумел полностью примириться с Дианой. Он настаивал на том, чтобы проводить ее до машины — манеры все еще оставались при нем, — и она мягко напомнила: «Пуля, „этот Мосли“ ждет меня в автомобиле». И с тем Дэвид ее отпустил. Разрывы между Митфордами, которые Тому удалось бы, возможно, преодолеть, останься он в живых, теперь сделались вечными и неотменными, словно Берлинская стена, которую еще предстояло возвести, — а иные из разделений окажутся более долговечными, чем стена.