Достав из кармана чистый носовой платок, старичок вытер им глаза и прошел в кабинет.

Однако через пару минут вернулся уже в сопровождении Артёма.

– Вита, это Леонид Соломонович, давний друг нашей семьи, – представил его Артём.

– Шаровых, – уточнил Леонид Соломонович.

Фамилию Шарова носила мама Артёма, и я поняла, что это имеет значение.

– А это Вита. – Ничего больше не поясняя, Артём положил мне ладонь на спину.

Леонид Соломонович легонько поклонился и с чопорной учтивостью произнес:

– Очень рад знакомству. Буду счастлив пригласить вас к себе в гости.

Я вопросительно посмотрела на Артёма. Он рассмеялся:

– Идем-идем. Поедим хоть и будем решать, что делать. Леонид Соломонович тридцать лет вел дедушкины, а потом и мамины дела.

Квартира Леонида Соломоновича находилась в том же доме на втором этаже. Вход в нее был с противоположной стороны здания. Глухой подъезд с двухпролетной лестницей, оканчивающейся широкой площадкой, посередине которой лежал красный квадратный коврик и стояла плетеная кадка с фикусом.

Леонид Соломонович достал увесистую связку ключей и отпер сначала одну дверь в квартиру, потом вторую. А как только мы оказались в просторном холле, громко крикнул:

– Мира, дорогая, ты только посмотри, кого я нашел на дороге.

– Что такое? – откликнулся из глубины квартиры высокий женский голос. – Опять кота притащил?

– Я бы сказал, щенка. – Леонид Соломонович, посмеиваясь, глянул на Артёма и наклонился, доставая для нас тапочки.

– Уноси обратно. Пока ты ходил, эти поганцы еще одну игрушку разбили. Что там было такого срочного?

Из дальней комнаты, торжественно держа перед собой желтый пластиковый совок, полный переливающихся осколков, выплыла невысокая пышная женщина с короткими кудрявыми волосами.

– Боже мой, – ахнула она, увидев Артёма. – Тёмочка, это ты?

– Я, Мира Борисовна.

– Мама дорогая, какой же ты стал высокий. – Она в растерянности стояла, не зная куда пристроить совок.

А когда Леонид Соломонович забрал его, кинулась обниматься.

– Тёмочка, Тёма, – то и дело повторяла она, гладя его по плечу, прижимаясь, и в конце так расчувствовалась, что прослезилась.

Мира Борисовна немедленно усадила нас за стол и принялась доставать из холодильника всевозможную еду: винегрет, форшмак, квашеную капусту, соленые огурцы, утиный паштет, домашний хлеб и куриный рулет. На плите появились две кастрюли и сковородка.

– Суп у меня из цветной капусты, но на говяжьем бульоне и еще оладьи с брусникой сейчас сделаю. Леня утром ел, сказал, брусника свежайшая.

– Мира, прекрати суетиться, – одернул ее Леонид Соломонович, заходя на кухню уже в домашнем халате и с толстым серым котом на руках. – Ребята пока остаются у нас. Тебе их еще кормить и кормить.

– Правда? – Мира Борисовна обрадовалась. – Тогда мы можем праздничный ужин устроить. Сейчас Любочке позвоню, пусть в магазин сбегает. Вот Саше сюрприз будет! Ты помнишь Сашу? Они с Марком и женами в соседнем подъезде живут и всем тут заправляют. У Саши двое детей, а у Марка пока только дочка.

– Не нужно праздничный ужин, – сказал Артём. – Мы очень устали. Простите за внезапное вторжение, но это вынужденно. Нам бы просто поесть и поспать.

Женщина бросила вопросительный взгляд на мужа, и тот одобрительно кивнул.

– Чýдно. Тогда брусничные оладьи – и по кроватям, – скомандовала она.

Мира Борисовна выдала нам по стопке с полотенцами, халатами и одеждой для сна. Затем проводила меня в ванную комнату и показала стиральную машину, куда можно было загрузить свои вещи.

Из душа я выползла с ощущением такой дикой усталости, что мне казалось странным, как я еще передвигаю ноги.

Нам постелили в небольшой квадратной комнате с толстыми красно-коричневыми коврами на полу и на стенах и почти такими же плотными шторами цвета какао. Под потолком горел желтый матерчатый абажур с бахромой, а с двух сторон от окна стояли узкие односпальные кровати с массивными спинками из темного дерева.

Привалившись спиной к подушке, Артём уже успел задремать в обнимку с полотенцем и халатом. Пришлось растолкать его.

– Иди мыться.

Несколько секунд он сидел не понимая, где находится, затем обхватил меня за колени и, уткнувшись в них лицом, промычал:

– Можно, я не буду мыться?

– Нельзя. Мы выехали из гостиницы в среду, а сегодня уже пятница.

– От тебя вкусно пахнет. – Приподняв подол ночнушки, он поцеловал сначала одну коленку, потом вторую.

– Если ты помоешься, тоже будешь вкусно пахнуть.

– Я вообще не понял этот странный ход, – недовольно фыркнул он, вставая. – Постелить в одной комнате, но на разные кровати. Что это должно значить?

– В нашем положении не до капризов.

– Это не капризы.

Ловко распутав пояс моего халата, он обнял меня за талию и, приподняв, посадил к себе на пояс.

А когда я оказалась у него на руках, стал настойчиво целовать шею, ключицу, плечо в слишком широком вырезе огромной для меня ночной рубашки.

Я попыталась освободиться, но, попятившись, Артём дошел до кровати и свалился на нее вместе со мной.

– Все. Будем спать вместе.

– Ты мне так и не рассказал, кто такой Леонид Соломонович.

– Раньше всем, что принадлежало маме, а до нее ее родителям, управлял Соломоныч, – полусонным голосом произнес Артём. – До ее смерти. До того, как перешло мне. Но потом Костров заявил, что должен заниматься всем сам. Тогда мне было все равно, и я даже не задумывался, что это может на что-то повлиять. Через некоторое время мы с Максом заехали к Соломонычу в гости, но он не захотел меня видеть. С тех пор прошло около четырех лет. Я не был уверен, простит ли он меня.

– Мне кажется, они хорошие люди.

– Нормальные. – С тяжелым вздохом Артём поднялся с кровати и взял полотенце. – Только не вздумай заснуть, пока я моюсь.

Глава 31

Тоня

После нашего возвращения я позвонила Ларисе Владимировне – бывшей кураторше Амелина из опеки – и рассказала, что случилось.

Она пообещала все разузнать и объявилась в пятницу днем.

– Ну, во-первых, на посещения в психиатрическое отделение необходим пропуск, и для того, чтобы его получить, нужно идти к заведующему. Он сегодня с четырех. Во-вторых, оспорить заявление и вызов Милы на основании того, что она лишена родительских прав, возможно, однако есть показания свидетелей, которые подтверждают, что Костя вел себя неадекватно.

– Как неадекватно? – Я была поражена. – Вы же видели запись. Там ничего такого. Наручники? Стихи? Что из этого неадекватно?

– Тонечка, я тебя прекрасно понимаю, но люди очень консервативны в определении нормальности.

– Любой станет ненормальным, если за ним приедет бригада садистов.

– Увы, для суда это не аргумент.

– При чем здесь суд? За