– А вы с Гранатовым не знакомы? – вдруг спросил Алексей.

– С Веником? А как же, не только знаком, но и дружу, – солгал Харон Харонович.

Он, каким бы пьяным ни казался, очень хорошо помнил про любовь Светозарова к Гранатову.

– Нет, Веника и его пацанов сейчас привлекать к нашему делу нельзя – за ними следят, фээсбэшники их пасут строго. А вот как мы с тобой поляну-то расчистим, тогда Веника и призовем! И всю его гоп-компанию. Ты халву ешь, специально для тебя купил, какую ты любишь…

– Откуда вы знаете, что я халву люблю? – удивился Алексей. Он вообще-то не удивлялся или, во всяком случае, удивления не выказывал, когда Харон Харонович вдруг упоминал о каких-нибудь фактах его жизни, о которых он сам ему не рассказывал. Алексей принимал эту странную осведомленность как само собой разумеющуюся. Но тут почему-то удивился. Возможно, потому удивился, что слишком незначительная это вещь – халва. И он действительно ее любил.

– Я, граф, о тебе все знаю. А не знал бы – разве ж позвал бы такие дела делать? Ха-ха-ха! – и Харон Харонович хлопнул еще водки. Потом закупорил фляжку, убрал в карман куртки.

– Зачем вы пьете?! – вдруг вскричал Алексей. – А если вас остановит полиция?

– Умница, – сказал серьезно Харон Харонович. – Настоящий конспиратор! Только ты не бойся, я машину в надежном месте в лесу оставлю, а сам поймаю что-нибудь…

Харон соврал, но наполовину: он действительно оставлял машину неподалеку от поселка, потом шел пешком через лесок, но в машине его ждал шофер Иван, который, кстати, был уверен, что его хозяин просто завел новую любовную интрижку, хотя географически несколько странную.

– Мы с тобой теперь главного масона, главного финансиста будем пасти и валить. Без него и сам президент никуда – лучшие друзья. Ты не представляешь, какой шухер поднимется, если мы его повалим! Но это дело сложное, тут фугасом не обойтись… Ну да ничего – повалим!

– А кто это? – спросил Алексей.

– А тебе его имя ничего не скажет, ты про такого и не слыхивал, он в телевизоре не светится. Он – тихушник, кукловод кремлевский.

– Это Сырков что ли? – Светозаров-младший помнил уроки политологии, которые преподавал ему в письмах Рогов. Как-то, это было года три назад, во время очередной смены правительства, Алексей в письме наивно предположил, что, убрав пару-тройку негодящихся министров, вполне можно спасти страну. На что Рогов как дважды два расписал ему политический расклад, судя по которому не то что министры, но и сам премьер никакой политической роли в стране не играли – так, типа надзирателей. Равным образом ничего не решали и депутаты. А заправлял всем, по Рогову, некий Сырков, тихо сидевший себе на заштатной должности в Кремле. Этот Сырков, по Рогову, был человечком глубоко закомплексованным, с трудным детством, туго сходившимся с людьми, циничным и злым. Он плел себе в тени голубых кремлевских елей интриги и заговоры, стравливал и разводил, ссорил и сдруживал, и все легко, непринужденно.

– Не-е! Сырков – это так, это клоун, это игрок. К тому же и наркоман. Не попади он случайно в Кремль, играл бы в казино, в карты, ему по барабану, во что играть, в шары, в карты, в людишек, твоему Сыркову. Хотя в людишек-то играть интереснее, спору нет. Там, граф, человек сидит посерьезней Сыркова!

– Да кто же он?

– Ха-ха, так я тебе и сказал. Если получится – сам узнаешь. Хотя шуму столько не будет, как в этот раз. На это не рассчитывай. Человек он тихий, про него много не скажут. Но рухнет все, граф, анархия такая начнется, что мама не горюй!

Харон Харонович приложился еще – водку он пил глоточками, морщась, но не закусывал ее, не запивал.

– Ладно, так и быть… Только ты ни-ни, могила, понял? Сипов его фамилия.

Однако Алексей отреагировал вяло, словно вдруг ему стало безразлично имя своей будущей жертвы. Харон Харонович вышел из положения артистично:

– А как валить поедем, так и скажу, что за Сипов такой, чем славен. Скоро уже. А теперь пойду, ты тут сиди, книжки читай, отдыхай, Суперраскольников!

И ушел.

На следующий день Харон Харонович не появился. Как раз ночью ударил первый морозец, с утра все было укрыто густым инеем. Алексей решил прогуляться. Правда, Харон Харонович каждый раз, когда приезжал, не забывал повторять, чтобы Алексей особенно «не светился», что вид у него все-таки «несколько нездешний», что лишние глаза им ни к чему. Хотя говорил как-то нехотя, как-то вскользь, но говорил всегда.

Алексей оделся потеплее, натянул поглубже вязаную шапочку – подарок, кстати, Харона Хароновича. Натянул перчатки и отправился по улице в ту сторону, откуда обычно приходил или уезжал его хозяин.

Дом, возле которого он в первый день видел пилившего дачника, закрыт, и вообще было похоже, что в поселке нет решительно никого. Ни собака не залает, ни какого другого шума. В конце улицы – ржавые ворота, на них ржавый замок на цепи, такое впечатление, что его не отпирали лет двадцать. Рядом будка охранника в одно окно, и тоже – будто нежилая. Справа от ворот – калитка, и опять-таки на замке. Непонятно, как выбраться – по верху ворот, калитки, по всему забору – колючая проволока. Может, где-то еще есть въезд? Алексей пошел обратно, но уже по другой улице – их расходилось от ворот четыре. Но пусто было везде, и везде он натыкался на высокий забор с колючей проволокой.

Алексей взволновался, ему показалось, что его заперли, заперли с какой-то дурной целью, обнесли проволокой, не оставив ни единого шанса на побег. Он вернулся к воротам – нижняя планка не доставала до земли сантиметров сорок, – под ними вполне можно было пролезть, проползти.

Он лег, пополз, встал, отряхнулся – все оказалось просто. Пошел по дороге через лес. Машины шумели где-то – много. Ни мыслей, ни ощущений – пустота, морозная, как этот поздненоябрьский воздух.

Чем ближе он подходил к шоссе, тем пустее на душе – гул наполнил его так, что он и сам казался себе сплошным безнотным гулом.

Можно убить нашего героя прямо здесь. Скажем, так: пустить навстречу машину с Хароном Хароновичем. Машина остановится у обочины, Харон Харонович выйдет из нее, криво улыбаясь. Алексей звериным чутьем (но все так же – без единой мысли в голове – только гул) поймет, прянет в сторону, через канаву прыгнет, потрусит в жидкий лес. Харон Харонович не спеша – за ним, в руке пистолет с глушителем. Выстрел-хлопок, Алексей падает ниц в мерзлую листву. Харон Харонович подойдет, для верности шмальнет еще и в затылок, а потом ногой – воплощенный циркуль – сгребет прелые листья вокруг и слегка прикроет чахлую плоть: с дороги не видно – и хорошо. А вечером – снег, снегопад, метель. До весны лежать, пока не наткнется на «подснежника» дачник, собирающий валежник для мангала. Но это уже совсем другая жизнь.

…Он выходит на шоссе, становится на обочине, поднимает руку. Тут же тормозит замызганная машина с веселым – не иначе обкуренным – кавказцем за рулем:

– Куда, дорогой?