Поднялся на крыльцо и протянул руку. Рукопожатие крепкое.

– С приездом, с приездом! Меня зовут Харон Харонович.

– Как-как? – переспросил Алексей.

– Харон Харонович, – повторил пришелец. – Что тут удивительного? Греческое имя, я грек, отец – грек из Одессы, мать – наполовину гречанка, наполовину хохлушка, ха-ха-ха!

Он засмеялся очень заразительно.

– А эту особу зовут Лида. Да ведь, Лида ты? – оборотился он назад.

За его спиной стояла девушка, крашеная блондинка, в мини-юбке, в черных лакированных сапогах, с яркими карминовыми губами.

– Лида, – невзрачно подтвердила та и стала расстегивать куртку.

Что-то в Хароне Хароновиче чудилось Алексею знакомое. Хоть и ростом он был пониже вчерашнего в шляпе, и говорил звонко, с легким украинским акцентом, но Алексей почти наверняка знал, что это – вчерашний в шляпе.

– Это вы вчера меня встречали, – буркнул он.

– Да? – с деланным удивлением спросил Харон Харонович. – Ой! А ведь правда! Забыл! За-па-мя-то-вал! Точно ведь! А?! Каков у тебя глаз?! Алмаз!

Он нисколько не смутился, разделся и, приобняв Алексея за плечи, повел в комнату. Лида уже сидела, смотрела в телевизор.

– Ну, как ты устроился? Хорошо? – Харон Харонович театрально обвел рукой комнату, специально задержал указующую длань на неприбранной кровати. – Спал хорошо?

– Хорошо, – бурчал Алексей.

– Вижу, что хорошо! А сегодня будешь спать еще лучше! Смотри, какую я тебе кралю привез! Лучшая краля Московской области и ее окрестностей! Долго выбирал… Сам бы взял, да староват я для таких развлечений… Лидой звать.

Харон Харонович был румян, излучал душевное и физическое здоровье.

– Ну ладно, пойдем, Алеша, на крылечко, пошепчемся.

Вышли, Харон сел на ступеньку и усадил рядом Светозарова.

– Ну, а теперь серьезно давай поговорим. Твой друг Рогов, журналист, мне про тебя много рассказывал…

– А где Рогов?

– Если честно – не знаю. И знать не хочу. Не нужен он. Мы с тобой должны в нашем деле соблюдать полнейшую конспирацию, полнейшую, Алексей.

Харон Харонович сказал это очень серьезным голосом, без тени насмешки.

– Скажем так: никто, кроме меня, не знает, что ты здесь. Ни Рогов, ни Коровкин, ни Баранов, только я. И ты. И еще я знаю, что ты мечтаешь спасти Россию. Вот мы с тобой и начнем Россию спасать, прямо завтра и начнем. Завтра начнем. Первый этап – завтра. Нам с тобой многое предстоит сделать, Алеша, очень многое. Поэтому я и привез тебя сюда.

Алексей слушал и не верил своим ушам: то, о чем он мечтал, готово воплотиться прямо сейчас и с невероятной легкостью.

Харон Харонович между тем достал из сумки ноутбук, включил.

– Чтобы ты понял, насколько это серьезно, прямо сейчас напишешь письмо Рогову. Напиши, что заболел, что прилететь не сможешь, что у тебя грипп, ангина, целлюлит… Ну, в общем, придумай что-нибудь. Потому что никто не должен знать, что ты в России. Понял?

Они молча смотрели на экран, пока компьютер искал сеть. Потом Алексей вошел в свой почтовый ящик и обнаружил там два письма от Тани. Она беспокоилась, спрашивала, куда он запропастился, где остановился в Москве. От ее отца писем не было, судя по всему, он ей делегировал заботу о прилетающем.

Не без участия Харона Хароновича Алексей написал Тане, что буквально накануне отъезда он заболел, поднялась температура, настроение паршивое и уже не хочется никуда ехать…

– Ну вот и хорошо, вот и хорошо, – повторял Харон Харонович, складывая ноутбук. – Теперь только мы вдвоем, мы вдвоем… Дело нам с тобой, Алеша, предстоит серьезное, кровавое, но и правое. Правое предстоит нам с тобой дело, но кровавое. Я заеду завтра с утречка, а ты покуда развлекись с Лидой. Девка она, судя по всему, ласковая, такой насос – мама не горюй! Ха-ха-ха! – Харон Харонович разразился веселым хохотом. – Главное – не бойся, я за все заплатил, за все!

Он поднялся. Алексей проводил его до калитки и вернулся в дом. Лида уже лежала в постели.

– Что так долго? Я замерзла, – сказала капризно. – Иди теперь, грей меня…

Алексей погасил свет, он стеснялся, ему не доводилось иметь дело с проституткой, но, с другой стороны, он чувствовал себя немного и героем, этаким Бондом накануне беспримерного подвига. И эта гордость возбуждала его. Ему, наверное, впервые в жизни по-настоящему хотелось женщину.

– Ой, какой щупленький! – вскрикнула она, когда он улегся рядом. – Кожа да кости! Какой большой! А сразу не скажешь… Ну-ка, ну-ка…

Он уткнулся носом в ее мягкую грудь. Пахло от нее дешево, но запах дешевого порока возбудил его почти до исступления.

– Стоп-стоп-стоп! Гондон надень, без гондона не буду… – едва успела сказать она.

Утром, еще девяти не было, Харон Харонович приехал, как обещал. Втроем погрузились в раздолбанную и очень грязную машину. Харон Харонович кружил какими-то одному ему знакомыми проселками, пару раз они чуть не застряли, а затем выехали на Ленинградское шоссе и поехали в сторону Москвы. В Химках высадили жрицу любви, развернулись и снова поехали непонятными тропами. Наконец остановились на неширокой, но с хорошим асфальтом дороге – Харону Хароновичу приспичило помочиться. Он вышел, позвал Алексея. Отошли в прозрачный сырой лесок, встали возле березки.

– Вот теперь смотри внимательно, – вдруг сказал Харон Харонович, застегивая молнию на брюках. – Там, где машина, рядом, метрах в двадцати, если назад идти, лежит труба под дорогой, ручеек там, что ли… Очень удобное местечко. Хорошо, ты худой, как раз пролезешь…

– Куда?

– Куда-куда! В трубу. Сейчас достанешь из багажника сумку и сразу схоронишься в канаве. Я отъеду – вон туда. Как только дам знак – рукой махну, – лезь в трубу и ставь там сумку, ровно посередине. Учти, она тяжелая – это взрывчатка. К ней присоединен шнур, его возьми с собой, разматывай, слишком не торопись, смотри, чтобы тебя с дороги не засекли. В канаву ляг и следи за мной. Как только рукой опять махну – тащи шнур вон туда… – Харон показал в лес, на небольшой холм метрах в ста от дороги. – Пойдем, я покажу. Я бы с пейджера сделал, но черт его знает, вдруг не возьмет сигнал! Вот и приходится по-дедовски, а? Ха-ха-ха!

Они дошли до холма, поросшего молодыми березками, на вершине – старая сосна. Оттуда хорошо просматривалась дорога, она изгибалась как раз в том месте, где под ней проходила труба. Машины, идущие к повороту, были видны издалека, дорога спускалась, поворачивала и дальше шла к селу с белой церковью вдалеке.

– Вот ляжешь здесь, за сосной. Гляди внимательно, они появятся в семь тридцать, в крайнем случае в семь сорок пять. Он на теннис спешит утром, а теннис у него – в девять, в Москве. Я здесь уже раз десять был, дежурил, так сказать… Если не произойдет ничего экстраординэ (Харон смачно програссировал это словцо), он спустится оттуда в половине восьмого. Теперь запомни – провода замкнешь не раньше и не позже, чем машина будет вон там, напротив сосны, если глядеть отсюда. Не раньше и не позже, иначе – без толку. Там будут две машины – та, что пониже, мерседес, едет впереди – он в ней. А сзади повыше гелендваген, это сопровождение. Понял?