сказала, вышло даже зрелищней, чем ей хотелось. Палачи у нас дело знают, Главный Советник полдня вопил, пока не потерял сознание. Все равно что смотреть, как повар мастерски потрошит рыбу.

Принц весело добавил:

— Может, он еще дышит; ты сходи, посмотри. Правда, от него мало что осталось.

В черной пустоте мелькнуло искаженное болью лицо Министра. И пропало — инстинкт не давал Баосяну смотреть на такое.

— Теперь, когда Главного Советника больше нет, командовать центральной армией буду я. Так сказала моя мать.

Армией, которую Госпожа Ки не собиралась применять по назначению. Предельно декоративная должность для декоративного наследника. Третий Принц с ухмылкой сказал:

— Вы, конечно, получили неплохое повышение, Министр, но меня вам не превзойти.

Баосян ответил — голосом, шелковым от ярости:

— Верно, я должен выказать свое почтение Третьему Принцу. Ведь у него новая должность.

Он повернулся к слугам:

— Выметайтесь.

Третий Принц с удовольствием смотрел, как раздевается Баосян. Потом последовал его примеру. Хоть слуги и вышли, стоять обнаженным посреди просторной комнаты было неуютно. Но если Третьему Принцу все равно, то Баосяну и подавно. Способность чувствовать стыд давно засосало в черную воронку на месте сердца. Третий Принц с улыбкой сказал:

— Тебе всегда прямо не терпится.

Принц шагнул вплотную, но Баосян уперся рукой ему в грудь. Захотелось вонзить пальцы в эту упругую плоть, пустить кровь. Чтобы Принц закричал, как кричал Министр. Баосян ничего подобного, конечно, не сделал. Он сказал непринужденно:

— На сей раз пусть все будет по-настоящему.

Под ухмылкой Третьего Принца мелькнула неуверенность. Уязвимое место — вроде щели в доспехах или родничка на макушке младенца. Злость Баосяна обострилась. Он понял, что всегда боялся этого неизбежного момента: боли, падения. Но теперь ему действительно не терпелось достичь дна.

— Ты же можешь, да? — Баосян сделал крохотную паузу, занес копье для удара. — Или ты вовсе не этого хочешь?

Они сошлись близко, точно в поединке. Однако в черных глазах Принца появилась некая новая непроницаемость. Он наконец чему-то научился. Перестал быть открытой книгой.

— Может, ты на самом деле хочешь, — продолжал Баосян тоном шелковым, как кожа, под которой пульсирует сердце, — оказаться на моем месте… Верно же? Ты все время твердишь, какие мы разные. Но так ли это, такое можно скрывать вечно? У тебя же на лбу написано. Рано или поздно все поймут, что мы с тобой одинаковы.

Копье нашло цель. Щеки Третьего Принца мгновенно, словно от пощечины, вспыхнули лихорадочным румянцем. Улыбка сошла с его лица. На удивление, он не взорвался сразу. Баосяну даже стало неуютно под его понимающим взглядом. Он подзабыл, что Принц вовсе не глуп. Поначалу им было очень легко манипулировать, прямо как заводной игрушкой. Но это время прошло. Принц растет и учится. Сейчас Баосян видит призрак человека, которым Принцу только предстоит стать.

— Не знал, что мы решили быть откровенными друг с другом. Но раз ты настаиваешь… — Изогнутая, точно лук, жестокая верхняя губа Третьего Принца была бледнее нижней. Вокруг рта белели полосы нежной обнаженной кожи, не скрытые бородой. Будь Принц другого нрава, там бы появлялись смешливые ямочки. — Я видел твоего брата как-то раз, в Хичету. — Его голос стал мягок. — Это совпадение, что мы с ним так похожи?

Баосян пошатнулся. Принц схватил его за запястье, заломил руку за спину и впечатал лицом в ковер. Баосян вскрикнул. Принц никогда прежде ничего подобного не делал, но тело было его оружием, жестокость — наследием. Было больно, именно так, как Баосян и представлял. Он подавил очередной вскрик. Третий Принц всей тяжестью навалился на Баосяна и зашептал ему в ухо:

— Ты любил его?

Баосяна захлестнула ярость — жадная, охочая до боли ярость, обострившая до предела ощущения. Затем он сюда и пришел: пасть как можно ниже. Не в объятиях Эсеня — он никогда не смотрел на брата с вожделением, наоборот — мечтал, чтобы Эсеня, ради его же блага, оттрахали, унизили и раздавили. Именно такой подарок он хотел сделать своему безупречному братцу-лицемеру, боготворившему Великую Юань.

Баосян ухнул в жуткие темные глубины собственной души. Он зло подумал, что в боли скрыто наслаждение, надо только его найти. Он пришел, чтобы получить по заслугам, ощутить злое удовлетворение и жестокую извращенную радость: весь мир вот-вот будет ввергнут в оживший кошмар его, Баосяна, страданий и боли. Он на ощупь искал во тьме удовольствие. Оно трепетало на кончиках пальцев, скользкое, ускользающее, угрожающее раствориться в отчаянии. Баосян заставил себя ощутить его одним последним, всепоглощающим, напряженным усилием. Дрожь облегчения — наконец стало хорошо — почему-то показалась дрожью отчаянного ужаса.

Лицо, прижатое к ковру, было мокро от слез. Какая разница, чего он там хотел от Эсеня? Главное — что он получил сейчас. Баосян хотел именно этого. А когда все закончится, станет еще лучше. Он не зря сделал то, что сделал.

* * *

Повозка Госпожи Ки ожидала на каменистом островке, где возвышался Лунный дворец. Пагода в центре замерзшего черного озера озаряла тьму и паутину мраморных мостиков искристым светом. Мозаичная зеркальная отделка многократно отражала свет фонарей, тянувшийся вдоль сплошных балюстрад: тысячи новых звезд для беззвездного неба.

Когда Баосян вошел в храм, Госпожа Ки стояла на коленях перед высокой, от пола до потолка, позолоченной статуей Будды. Багряный плащ с капюшоном ниспадал жесткими складками, точно неподвижный замерзший водопад. Несмотря на холод, она ждала Баосяна все то время, что он провел в резиденции Третьего Принца. Знала, что он придет и обнаружит ее здесь. Трудно поверить, будто кто-то способен купиться на ее образ хрупкого цветка. Если измерять силу воли человека по тому, как высоко он смог забраться, то восхождение Госпожи Ки от живой дани до любимой наложницы Великого Хана свидетельствовало о целеустремленности даже более сильной, чем у Баосяна.

Он опустился на колени рядом с ней, взял предложенный служкой пучок зажженных благовонных палочек. Поднял их над головой и трижды поклонился. Между ног саднило, и от этого казалось, что Третий Принц незримо присутствует при разговоре.

— Решили помолиться за бывшего Министра доходов? — поинтересовалась Госпожа Ки, когда монах удалился. — Я бы на вашем месте поостереглась. А вдруг и в вашей верности усомнятся, увидев, как вы почтили память предателя?

Интересно, Госпожа Ки поняла, что Министра подставил сам Баосян? Или думает, что он только осведомил ее об уже готовящемся заговоре? Непонятно. Он ответил с прохладцей в голосе:

— Глубина моей верности, однажды отданной кому-то, удивила бы тех, кто считает отдельные ее проявления бесчестьем.

Госпожа Ки искоса взглянула на него. Странно было видеть ее вблизи. Баосян всегда смотрел на нее снизу вверх, как на статую в вышине. Под багряным