— Я не желаю обсуждать его. Выпусти меня отсюда.

— Чтобы ты могла пойти пообсуждать его — с ним? Прости, но он не задержался ни на минуту. Он… Боже правый, не плачь!

— А я и не плачу! — яростно отрезала Аманда и резко повернулась к нему спиной, пряча слезы.

Рейфел поежился. Он не переносил слез, они его убивали, но Аманда обычно просто притворялась. А эти фальшивыми не были. Он хотел положить руки ей на плечи и снова поежился, услышав, как она хлюпает носом. Рейф отошел назад.

— Да будь оно все проклято! Если ты его любишь, то…

— Я его ненавижу!

Рейфел вскинул бровь. Уж что-что, а наглое вранье он замечал всегда.

— Он сказал мне, что скомпрометировал тебя, — заявил он, и Аманда ахнула. — Скажи, что он имел в виду не то, что я понял.

Аманда торопливо вытерла глаза и обернулась.

— То есть что его просто видели в моей комнате, и больше ничего?

— Да!

— Нет. — Она повернулась и уставилась на брата. — Просто мы потеряли голову. Это было ошибкой и никогда не повторится. И никто больше не должен об этом знать! Я не выйду замуж за мужчину, который меня не хочет.

— Ты в этом так уверена?

— Да я бы могла его сейчас застрелить! Да, уверена.

— Нет, я имею в виду — что он тебя не хочет. Мне вот кажется, что очень даже хочет.

Аманда резко втянула в себя воздух.

— Что именно он тебе сказал, раз у тебя сложилось такое впечатление?

— Он думает, что ты спутала сострадание с чем-то другим. Сказал, что вернулся, чтобы помочь тебе это понять. И задержался тут буквально на минуту по пути в Лондон, вроде бы собрался повидаться там со своим отцом.

— Он узнал, кто это?!

— Очевидно, да. Но не сказал мне, впрочем, это и не важно. Хоть его отец нищий, хоть лорд, он все равно бастард.

— И что? Не смей даже предполагать, что для меня это имело бы какое-то значение, если бы я его любила!

— Но ведь ты ему из-за этого сочувствуешь, верно? Признайся, ты позволила жалости…

— Не говори ерунды! Просто теперь, когда я знаю его тайну, я его лучше понимаю. Он позволил этому повлиять на всю свою жизнь. Из-за этого он чувствует себя человеком недостойным. Мне кажется, глупо брать на себя вину за то, что случилось еще до твоего рождения. И ты прекрасно знаешь, что отец не отказал бы ему только из-за этого, если бы я его любила.

Рейфел усмехнулся:

— Что-то очень уж ты подчеркиваешь это «если», радость моя. Но встряхнись немного. Возможно, он вернется уже завтра и ты сможешь его застрелить… или сказать, что любишь его. А пока решай, что именно ты предпочтешь сделать.

Аманда ткнула пальцем на дверь.

— Ухожу. — Рейф остановился на мгновение и добавил: — Если ты его хочешь, то можешь получить. Но ты и сама это знаешь, так? Жених не впервые в истории подойдет к алтарю под дулом пистолета.

Аманда гневно сверкнула глазами.

— А невеста не впервые в истории помчится, как черт от ладана, в противоположном направлении. Мне не нужен мужчина, который меня не любит, Рейф. Не нужен!

— Он сказал, это его убивает. Как-то не похоже на мужчину, который не любит.

Рейфел прикрыл за собой дверь. Аманда рывком распахнула ее и проорала ему вслед:

— Он так сказал?!

Рейфел не остановился, зато начал насвистывать веселую мелодию. Он не собирался говорить ей то, что она так хотела услышать. Ему бы не хотелось услышать от кого-то другого, что Офелия его любит. И Аманда должна услышать это от своего возлюбленного. Рейфела волновали только чувства сестры к Болдуину, и теперь он знал ответ.

Она все еще стояла в дверях и ждала, что он скажет. Ступив на первую ступеньку, Рейфел крикнул ей в ответ:

— Я пришлю тебе мой пистолет, просто на всякий случай!

Аманда не оценила шутки.

— Смотри, как бы я не разрядила его в тебя!

Касвелл-Хаус в модной верхней части города оказался роскошным особняком. Девину потребовалось полдня, чтобы отыскать его, и в дверь он постучал уже почти в сумерках. На это ушло столько времени, потому что дом принадлежал не семейству Калли, как таковому, а был наследством со стороны Касвеллов, оставленным последнему потомку, Гарту Калли.

Несомненно, богатому — даже мраморный пол в холле и скамья, обитая шелком, для тех визитеров, кого дальше просто не пустят. Дворецкий, безукоризненно одетый, любезно проинформировал Девина, что лорд Гарт не принимает, и ему пришлось резко заявить:

— Я не уйду, пока не увижусь с ним! Сообщите, что сын Элейн Болдуин требует встречи.

Весьма жестко, но он сказал то, что думал.

Как ни странно, дворецкий, ничуть не встревожившись, просто кивнул:

— Хорошо, милорд. Будьте добры, подождите здесь, пока я не доложу о вас.

И направился через холл к великолепной лестнице.

Теперь, раз уж он оказался здесь и вот-вот увидится с отцом, Девин ожидал, что начнет нервничать, но ничего подобного не почувствовал. Гнев — да, кипит прямо под поверхностью. Нетерпение тоже — то, что мучило его всю жизнь, наконец-то разрешится. Но при этом он чувствовал странное спокойствие, несмотря на то что, возможно, ему придется убить этого человека — а может быть, именно поэтому. В кармане у него лежал пистолет. Это будет все равно что вырезать гангренозную болячку или пристрелить бешеного пса.

Гнев взял верх, когда наверху лестницы появился не Гарт, а дворецкий. Значит, он отказывается от встречи? Или сам заряжает пистолеты? Девин напрягся. Но дворецкий всего лишь поманил его за собой и, когда Девин поднялся, повел по коридору и открыл дверь в самом его конце.

Девин по-прежнему оставался в напряжении. Возможно, этот человек достаточно сумасшедший, чтобы застрелить его прямо у себя дома, и помешать ему он не сможет. Спальня была хорошо освещена и роскошно меблирована в экстравагантном французском стиле начала века, больше отвечавшем женским вкусам. И, словно кто-то прочел его мысли, он услышал:

— Я ничего в этом доме не изменил. Это комната моей бабушки по материнской линии.

Взгляд Девина метнулся к кровати — последнему месту, где он ожидал увидеть своего отца. Он понимал, что находится в крайне невыгодном положении — стоит на виду, давая Гарту время принять свои меры, а самому ему для этого нужно приблизиться к этой кровати с балдахином.

Первое, что бросилось Девину в глаза, — это то, что Гарт Калли выглядит намного старше своих пятидесяти с небольшим. Волосы его рано поседели и поредели. Если глаза когда-то и имели янтарный оттенок, то теперь они сделались скучного светло-коричневого цвета, налились кровью и глубоко запали. Лицо костлявое, кожа обвисла, словно он сильно потерял в весе. От человека, лежавшего под одеялом, мало что осталось, и ему явно не хватало здоровья, чтобы бегать по лесам и стрелять в Девина. Но он богат и может позволить себе нанять сколько угодно убийц.