– Нет, не случалось. – Я отодвинула тарелку в сторону. – Но, как ты говоришь, тебе никогда не было плохо, а я твоя дочь. – Я встретилась с ней взглядом. – Хочешь знать, как это случилось?

Я знала, что приглашать ее опасно. Несколько дней до ее прибытия я до последней детали планировала нашу встречу: как я буду действовать, что буду говорить и – еще важнее – что говорить не буду. На этот раз я должна быть умной, умнее ее. Я понимала: это будет непросто теперь, когда она сидела против меня, вооруженная способностью читать мои тайные мысли.

Она хмыкнула и отправила в рот засахаренный абрикос.

– Полагаю, это случилось обычным способом. Но я хочу знать, зачем ты приехала сюда, а не осталась у себя в палаццо до возвращения Родриго? Он очень расстроен. Говорит, твой внезапный уход в монастырь развязал все языки в Риме. Теперь последний бродяга на улице знает, что твой муж оставил тебя и ты вынуждена искать убежища в монастыре, чтобы облегчить свои душевные страдания. – Она замолчала на мгновение. – Или таков и был твой план? Не оставить отцу иного выбора – только подтолкнуть расторжение брака, чего бы то ни стоило? – Она продолжила, не дав мне ответить: – Не то что я тебя виню. Жена, которой так пренебрегают, – где еще ей искать убежища, если не в вере? – Она взяла кубок с налитым мной вином. – Когда Родриго подаст запрос на расторжение брака, твое бегство сюда, пусть и временное, послужит доказательством, что в браке от твоего мужа не было толку. – (Я молчала, глядя, как она опустошает кубок.) – Но как ты, безусловно, понимаешь, такое утверждение невозможно. Беременная жена не может обвинить мужа в небрежении. По крайней мере, в спальне. Как только ему станет известно, Родриго придется отказаться от запроса в курию и отправить тебя в Пезаро. И сколько бы ты ни скрывала, тебе ничто не поможет. Сегодня ты стройная, но через несколько месяцев все станет очевидно, и тогда сами блаженные сестры попросят тебя убраться отсюда.

– Это едва ли. – Когда я наконец заговорила, мой голос звучал ровно – ровнее ножки кубка, которую я гладила пальцами. – Я все сказала настоятельнице, и она согласилась оставить меня здесь до рождения ребенка. И этот ребенок, если я действительно беременна, не от моего мужа.

Казалось, сам воздух вокруг нас застыл.

– Шлюха! – выдохнула она потом. – Чей же он? Какого конюха или слугу ты заманила к себе в постель?

Я почувствовала, что за ее грубостью стоит тайная тревога. И хотя это было мне на руку, поскольку она и понятия не имела, насколько сложна ситуация, что вполне отвечало моим планам, я сказала:

– Это не от Чезаре, если ты вдруг подумала.

Она отодвинула кубок, приподнялась со стула и занесла руку для удара:

– Чей бы он ни был, я скормлю этого ублюдка собакам!

– Он от Хуана, – произнесла я, пока она не успела меня ударить.

У нее подкосились ноги. Рука, занесенная для пощечины, упала на грудь, словно это я нанесла ей смертельный удар.

– Он заманил меня в свои комнаты, – сказала я, удивляясь бесстрастности собственного голоса, словно рассказывала о том, что произошло с кем-то другим. – Он привел меня туда, чтобы отдать Джованни. Но когда у моего мужа ничего не получилось, Хуан сделал это вместо него. – (Щеки моей матери побледнели.) – Таким образом он мстил Чезаре, чтобы позор лег на всех нас. Ты до сих пор собираешься скормить этого ребенка собакам – собственного внука? Дважды собственного внука.

Ваноцца рухнула на стул. На миг я даже ощутила к ней жалость. Никогда не видела ее такой отчаявшейся, такой несчастной и старой. Все морщины на ее лице проявились, как трещины на хрупком пергаменте.

– Нет, – прошептала она. – Этого не может быть.

– Если ты не веришь мне, спроси Хуана. Только имей в виду: он угрожал убить Чезаре и меня, если я проболтаюсь. И еще он сказал, что отец запрет меня в монастырь до конца моих дней, что, как я предполагаю, не отвечает его планам после аннулирования моего брака.

Она посмотрела на меня так, словно не могла решить, то ли ей закричать, то ли убить меня собственными руками.

– Почему я должна этому верить? Я прекрасно знаю, что Чезаре состряпал план устранения Джулии. Он мне сам рассказывал, как науськал тебя, чтобы ты провела его план в жизнь. Почему я не могу поверить, что теперь вы вдвоем ищете способа устранить мужа, которого ты ненавидишь? А этот твой ребенок – он, может, вовсе и не от Хуана, а от какого-нибудь случайного любовника, которого ты завела, чтобы уничтожить Хуана и дать шанс Чезаре пожать всю славу.

Я улыбнулась, откинулась на спинку стула, хотя мне и пришлось подавить в себе растущий страх. Этот гамбит я должна была выиграть. У меня было только мое слово. Никаких доказательств того, что меня взяли силой, я не имела, кроме свидетельства Пантализеи, которая видела мои синяки. Но ее можно заставить замолчать. Ваноцца могла выставить все так, будто я брежу, может, даже сошла с ума. Господь свидетель: она готова на все, чтобы защитить от меня Хуана.

– Хуан не совершил никаких подвигов. Он не оправдал надежд отца, показал свою никчемность. Чезаре ни к чему мстить брату. Ему нужно одно: дать Хуану достаточно времени, чтобы повеситься. – (Ваноцца сидела молча, злая, как василиск.) – И даже если и был, как ты говоришь, заговор, то готова ли ты рискнуть? Рискнуть тем, что на нас обрушится гнев папочки? А именно это и случится, когда он узнает правду. – Я положила руки на живот, который ничуть не вырос. Сомнения заставили меня отыграть назад. – Но я могу и ошибаться. Может, месячные у меня запаздывают. А если я не ошибаюсь, то ведь возможен и выкидыш. Такое случается у многих женщин, верно? Но до этого времени я в Риме. Как и Хуан. И где бы он тут ни жил, для меня все это будет слишком близко.

– Что тебе надо от меня? – прорычала она. – Он мой сын. Я не позволю опозорить его из-за тебя. – В ее голосе послышалась злоба. – Ты забываешь: мне известно, как вы с Чезаре обхаживали друг друга, словно дворняжки во время течки. Ты забываешь, что мне известно про яд, который течет в вас обоих. Если ты не смогла по каким-то причинам заполучить Чезаре, то почему не Хуана? Наверное, сама и соблазнила его. Наверное, сама во всем и виновата.

– Если бы так, – холодно ответила я, – то ты уж точно была бы последним человеком, к которому я бы обратилась. Нет, – сказала я, видя, как ее голова уходит в плечи, словно она борется с новым порывом броситься на меня. – А нужна мне от тебя простая вещь. Ты должна сделать так, чтобы Хуан уехал из Италии. Скажи папочке, что он должен вернуться в Испанию. К жене и сыну – там его место.

Она скептически расхохоталась:

– Ты думаешь, я смогу так повлиять на папу римского, чтобы он отпустил от себя любимого сына?

– Нет. Но Хуан провалил кампанию против Орсини. Теперь все бароны Романьи – его заклятые враги, для которых его вторжение в их земли дело не пустячное, какие бы перемирия ни предлагал папочка. Жизни Хуана может грозить опасность: многих убивали и за меньшее. И если у тебя недостаточно влияния убедить отца отослать его в Испанию, то ты все же остаешься его матерью. Папочка должен внять твоей тревоге, если ты подашь ее в таком свете. Альтернатива этому, конечно, только правда. Но независимо от того, какое наказание ждет меня, для всей нашей семьи это станет несмываемым позором. Дочь папы римского изнасилована его же собственным сыном… – Моя угроза повисла в воздухе между нами. – Я не стану лгать. Расскажу папочке все. Терять мне нечего. Я уже и без того потеряла все.