– Мы рады, что ты вернулся, Мбопа…

– Я вернулся не один, Отец, я привел своего брата. И брата нам всем…

Священник посмотрел на обросшего бородой, исхудавшего, грязного белого, старающегося стоять прямо.

– Нашему брату необходима помощь… – сказал Отец. – Брат Евген посмотрит его. Пойдемте, уже темнеет…

Внутри помещение монастыря было отделано деревом, которое здесь, в бесплодных горах Дэбре-Дамо, в большой редкости и стоит дорого. Сами здания тоже были сложены весьма странно – Паломник никогда не видел такой архитектуры… Деревянные и каменные пояса чередовались до самой крыши, окна были как бойницы. И в окнах было не стекло, а наборные витражи из цветного стекла, как в старых европейских храмах. Внутри зато темноту разгоняли не керосиновые примусы, а вполне современного вида туристические лампы. Здесь также были иконы – как потемневшие от времени, писанные на деревянных досках, так и современные, на которых были довольно наивно изображены библейские сюжеты. Чем-то эти новомодные иконы были похожи на детские комиксы на религиозные мотивы, но все равно они вызывали уважение. Перед иконами горели лампады на масле…

Первым помещением за дверью было что-то вроде холла – опять совершенно нетипичная для Африки архитектура, широкие, набранные из деревянных брусков полати – лавки, столы. Священник жестом предложил оставить все лишнее, и зулус последовал его совету, оставив на полатях переметную сумку через плечо, с которой не расставался. В сумке было что-то тяжелое, оно глухо стукнуло о твердое дерево, но никто, в том числе и сам священник, не подали никакого вида.

Они прошли в следующую комнату, там были более узкие и удобные лавки и столы – трапезная. Лик Девы Марии в углу, освещаемый неверным светом лампады, – Паломник немало удивился, увидев его, потому что точно такой же, почти один в один, висел в их доме в Могадишо, это была икона, передававшаяся из поколения в поколение в роду отца, бесценная реликвия, писанная в шестнадцатом веке, в дни скорби. Паломник смотрел на икону как зачарованный, не обратив внимания даже на поставленную перед ним воду, пока какой-то человек не подошел к нему и не положил руку на плечо. Человек был ниже его, в монашеском капюшоне, но в пальцах его угадывалась недюжинная сила.

– Когда он был ранен? – спросил этот человек.

– Два дня, брат… – ответил сидевший рядом зулус, он уже принялся за еду.

– Ты сделал все, как я показывал?

– Да, брат…

– Это хорошо. Помоги мне…

Совершенно обалдевший Паломник вдруг понял, на каком языке они говорят. Они говорили на… языке его отца.

На русском?!

Зулус и этот монах подняли его за обе руки и повели куда-то за дверь – было еще помещение, а там был ход, вниз и в сторону, широкий и неровный, явно идущий в глубь горы. Только теперь Паломник понял, что те постройки, которые он видел наверху, ничто перед тем, что может скрываться внизу, в толще скал. Территория Абиссинии населена на протяжении четырех тысяч лет, христианство здесь появилось не менее полутора тысяч лет назад. Страшно и подумать, что за эти полторы тысячи лет могли сделать трудолюбивые и упорные монахи, какие подземные лабиринты соорудить…

Они шли по грубо сработанной штольне. То тут, то там были ответвления – очевидно, в монашеские кельи, а может быть, и еще куда. Света почти не было, но каким-то странным образом в штольне не было темно – по крайней мере, в ней было светло настолько, что можно было видеть, куда они идут.

Они свернули в один из отнорков – этот был намного шире других, по крайней мере, он был достаточно широк, чтобы они прошли туда все втроем. Вход перекрывала не дверь, а что-то вроде завесы из бамбуковых палочек, нанизанных на веревки; она с шуршанием раздвинулась перед ними…

Его положили на что-то, напоминающее кровать, но очень жесткое, деревянное. Монах скинул капюшон, зажег в келье свет, полил чем-то на руки. Остро запахло спиртом…

– Как он был ранен?

– Пулей с большого расстояния, – ответил зулус, – и еще он упал. Я сделал все, как ты сказал, брат, но боюсь…

– Все мы в руках Господа. Помоги мне…

Монах был белым. Его кожа была темна от въевшегося за годы скитаний загара, который уже не сойдет, но все же он был белым…

Стиснув зубы, Паломник наблюдал, как монах осторожно разрезал ножом и снял повязки, как он исследовал рану… зубы чуть не сыпались белыми острыми осколками, но он держался…

– Перелом ребер… – наконец сказал священник, – но легкие не повреждены, иначе бы он не дошел сюда. Пулевое с переломом конечности. Но думаю, кое-что мне удастся сделать. Отправь его в страну предков, как я тебя учил. Мне потребуется время.

Зулус куда-то отошел и вернулся с остро пахнущей лекарствами бутылкой и грубо вырезанной полотняной маской, набитой ватой…

– Кто вы? – Паломник поднялся на локте насколько смог и посмотрел на монаха-врача. – Откуда вы знаете русский? Это ведь русский, так?

– Все мы дети Господни, – взгляд белого монаха-врача был острым и сосредоточенным, – и пути наши ведает лишь он. Если Господь даст – вы поправитесь и даже сохраните ногу. Я видал кое-что и похуже. Мбопа, что ты медлишь?

– Извини, брат. Страна предков велика, но я сам был там и вернулся. Такой воин, как ты, тоже обязательно вернется… – сказал великан-зулус и прижал к лицу Паломника сладко пахнущую хлороформом маску…

Через несколько месяцев после описанных событий зимой начальник четвертого управления РСХА генерал-майор полиции доктор Элих неожиданно подал в отставку по состоянию здоровья. Новым начальником четвертого управления РСХА (тайная государственная полиция, гестапо) стал новоиспеченный генерал-майор сил полиции доктор Манфред Ирлмайер, бывший рейхскомиссар безопасности Абиссинии. Новым начальником третьего отдела[100], одного из ключевых в четвертом управлении, стал бывший начальник второй рефературы рейхскомиссариата безопасности Абиссинии, наконец-то получивший директорский пост – криминальдиректор, доктор Зайдлер[101].