ни разу не вышла на улицу. Сердце работало хуже, кровь не обновлялась, кожа истончилась, высохла, проступили пятна и синие прожилки, и лицо обрело анемичную бледность. Яркие карие глаза выцвели, подернулись пеленой – вероятно, виновата развившаяся катаракта, но операцию делать поздно. Уже все поздно для бабы Лиды. Она успокоилась. И тут первые явные признаки весны подарили нечаянную радость – такую же тихую, ПОСЛЕДНЮЮ. Кама заботливо оградила старую девочку Лиду от волнений – даже племянник Максим приехал поздно, когда она заснула вечным сном. Дивор угас. В Пятигорье стало неуютно.

Агния очень переживала, что не смогла попасть на кладбище. Слезы лились горькой рекой и приносили облегчение. Веки распухли, покраснели. Агния сама удивлялась – откуда взялось столько слез? Спасала Машутка – ее переливчатый взор из-под ресниц словно ласкал, затейливые речи веселили, а детская наивность (ну, дурость же!) казалась исконной мудростью. Может, так и верно, и все в мире просто – и целый мир не сложнее маленького Пятигорья.

Внезапно состояние Агнии резко улучшилось. Чувства выплеснулись. Утром, когда из окна своей спальни она увидела развивающееся над заводской трубой красное полотнище. Агния возвратилась к жизни, хотя думала, что все уже безнадежно.

Безусловно, Агния и Лида – две подруги и самые яркие и влиятельные представительницы педагогического коллектива Утылвы. Учителя старой формации. Пенсия не переменила ничего. Они обе не сомневались, что будут ходить в школу, пока ноги их слушаются (накаркала Агния про больные коленки). Такую убежденную и устремленную жизнь не должен увенчать старческий маразм. Это люди ушедшей эпохи. Ну, вам хоть чуток жаль, что у ваших детей не будет ТАКИХ учителей? Жизнь будет другой, и счастье другим. Покажется ли когда-либо нашему взору чудо из долины счастья – гора Марай? Почему бы нет? По легенде Пятигорья счастье дается просто так – НО НЕ ВОТ ЭДАК. А что значит – ТАК или ЭДАК? Эх, если б угадать…

*******

– Встречайте! Привел, как обещал, – с порога возгласил Мобутя, подталкивая в комнату двух друзей (или братьев по упадку – убийственный диагноз, sic!). – С пламенным комприветом, товарищ Кулыйкина!

– Ага, – Килька деликатно захихикал. – С приветом мы. Совсем с приветом. Верно, племянник?

– Нет, – на немой вопрос Агнии Мобутя качнул головой. – Проснулись и сразу пришли. С утра не выпивали. А что вечером…

– Вечер был – сказка! – поделился сокровенным Максим. – Я до сих пор под впечатлением. Демиург Энгру. Кама с крылышками во главе целой корыльбуньей стаи… А бабочка крылышками бяк-бяк-бяк… Энгру тоже хорош – гранитный воробышек!.. Бр-р!..

Килька опять захихикал. Присутствующие опять с сомнением посмотрели, но Мобутя решительно отверг.

– Да не пили они! Не пили сегодня. Я отвечаю!.. Вы нас ждали или нет?

Троица прошла в большую комнату, обклеенную бумажными обоями. Кругом – совок (правда, не без претензий – все же Агния была завучем, а ее покойный муж Яков – бухгалтером на заводе, оба нерядовые тылки). Чехословацкая люстра-одуванчик под потолком. У одной стены софа на деревянных ножках, у другой – полированная стенка. На полу расстелен ворсовый сине-красный ковер. В центре раздвинут стол-книжка. На льняной скатерти выставлены нарезанный серый хлеб, ложки, стопки, стаканы, бутылки. Перед тем, кто уже уселся – тарелки с куриной лапшой (это блюдо всегда готовили на поминках в домах тылков).

Присутствовали люди в возрасте. Понятно, поминали бабушку те, кто знал ее всю жизнь. Хозяйка квартиры Агния Николаевна Кулыйкина в китайской синтетической кофте кислотного цвета, с машинной вышивкой. Неизменный гордый белокурый начес, зато лицо под ним похудело, углубились горькие складки. Рядом Дюша выглядела очень даже ничего. Прекрасные темные глаза, посвежевшая под розовой пудрой кожа. Наряд явно не из старых запасов производства Кортубинского ПШО, и престижный лейбл где-то с изнанки имелся. Дорого и элегантно – драпировка и продуманное декольте с золотым кулончиком. Экс-директор завода Борис Васыр за столом снял советскую серую кепку, обнажив лысеющую макушку и покатый морщинистый лоб. В.И. Щапов всегда сдержан, корректен в своей черно-белой гамме. Насупленный Мирон Пятнашков возвышался горой разума и справедливости (хорошо хоть не как гора Марай). Сосед Пятнашкова Г.А. Жадобин. Обещался прийти Цыбин (от имени городского Совета ветеранов), но почему-то опаздывал. С самого краешка (ближе к кухне) на табурете примостилась старшая внучка Агнии – красавица Тамара.

Беседа возобновилась. Неспешно и негромко – приличествующе поводу нынешнего собрания. Агния ничего не ела и не пила – только говорила.

– Почувствовала я себя лучше. Нервы взбодрились, надо полагать… Даже шагаю лучше.

– Это кто же вам нервы взбодрил, Агния Николаевна? За это полагается…

– Не кто, а что у нас в Утылве произошло. Сегодня утром, когда все проснулись и увидели. Да. Знамя на трубе. Великолепно видно со всех концов города.

– Место выбрано сознательно. У кого-то голова работает. Диспозиция виртуозно учтена, – констатировал Щапов.

– Вы про что? Какие флаги над городом? Героический эпизод? И кто герои? наша Молодая Гвардия? – встрепенулся Килька.

– Все тебе расскажи да покажи. Сам выясняй. С утра Утылва гудит.

– А он два дни пил с племянником. К ночи оба притащились ко мне в дом. Племянник, вообще, бредит – сказки рассказывает, – Мобутя аккуратно кушал лапшу, ни один кусочек не застрял в его бороде.

– Сказка ложь, но в ней намек…

– Не умничай, Борис Сергеич. Вот без надобности.

– Точно! Я и другу говорил, что горе от ума бывает, – поддакнул Килька.

– Ах, вы уже подружились с племянником? На какой почве? Спелись – вернее, спились?

– Не соритесь. Не за этим собрались.

– Извини, Агния Николаевна. Виноваты. Действительно, не за этим.

– Давайте выпьем! Сегодня можно. Помянем Лидию Грицановну. Девять дней – как один миг. Больше никогда ее не увидим. Не поговорим. В старости-то она словоохотливой сделалась, приветливой. Доброй, светлой. Как отпустило ее. Раньше что-то держало – и терзало, когтями ворпаней впивалось изнутри. И она молча терпела, скрывала…

– Чего там скрывать? – проворчал Пятнашков. – Она ж не ихней шпионкой была – и не нашей разведчицей. Все знали. Она нам не чужая. Знали, чья она – кто отец и мать. Она и не скрывала… Не это скрывала!

– Тогда что за тайна? Ведь была, была у Лиды тайна, – не умел Килька молчать.

– Была, – вздохнула Агния. – Дело прошлое. Я помню. Приехала сюда, в школу устроилась, а там коллектив пожилой – сплошь пенсионеры, как я сейчас. После института не больно-то сюда жаждали. Утылва – еще поселок. Глушь. В учительской молодая девушка – она, Лидия Грицановна. Я обрадовалась – хоть не одна. А Лида – обычная, да не совсем. Строгая, собранная –