Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но кранами разнообразие причудливых гигантов далеко не исчерпывалось. Были тут многоногие змеи, или может, живые трубопроводы: они, обвившись вокруг башни, перекачивали наверх какую-то жижу. Вероятно, бетон? По земле вышагивали твари, напоминавшие нечто среднее между бульдозером и майским жуком. Эти расчищали лес, срезая деревья циклопическими жвалами. Им помогали бульдоги-титаны с непропорционально большими головами: они проглатывали срубленные ветки и стволы, а если надо — даже обломки скал. Расчищенную землю они тщательно вылизывали. Зачем? Там, где бульдоги поработали языками, появлялись бетонированные дороги. Почти сразу по ним начинали бегать сколопендры, подобно составу из железнодорожных платформ перевозившие все необходимое: от запчастей для живых машин до строительных блоков. Где это производили?
Такая работа кипела неподалеку — в прямоугольных ямах, каждая размером с небольшое озеро. Там среди непонятных агрегатов, оплетенных трубами и проводами, деловито расхаживали существа, похожие на Пиноккио с множеством рук. Они следили, как в приемные отверстия этих то ли мельниц, то ли бетономешалок засыпался всякий хлам: деревья, обломки зданий, металлолом, камни и земля. Из выходных отверстий монструозные рабочие вынимали уже готовые детали, тут же нагружая их на транспорт. Откуда бралось сырье? На западе горизонт застилали клубы пыли. Среди них трудно было что-то разобрать, но то и дело из-под земли выныривали, чтобы тут же скрыться, огромные тени. Их очертания были Дику знакомы. В детстве его бабушка любила ухаживать за клумбой, и отчаянно боролась с юркими насекомыми, подгрызавшими корни. Память сохранила название зловредных тварей — медведки.
Похоже, скопище монстров решило перепахать всю долину, а может, использовать весь ее материал для строительства башни. Трудно было даже вообразить, как будет выглядеть готовое сооружение. Влево и вправо от него тянулись ряды колонн, между которыми туда-сюда сновали пауки, натягивая тросы. Создавалось ощущение, что строился невиданных размеров мост. Точка, в которой он должен соединиться с башней, находилась как минимум на пару миль выше ее верхнего края…
Вид всего этого комплекса производил на Лайонхарта примерно такое же впечатление, как на хоббитов — колдовская крепость у врат страны тьмы. Однако, как и мохноногие коротышки, он понимал, что его путь лежит туда. А потому, собрав всю свою волю в кулак, решил:
«Даже если терминал не в этой башне, мне нужно внутрь, — но тут же, глянув под ноги, забеспокоился: — Но как спуститься?»
Он стоял на ровной площадке, вымощенной потрескавшимся кафелем — создавалось ощущение, будто тут прежде располагался общественный туалет. Удивительно, как катастрофа перелопатила этот мир. Теперь перед Диком был обрыв высотой не меньше ста футов, под которым топорщились заросли боярышника и белой акации. Склон каменистый, с острыми выступами, а кое-где торчали куски арматуры: одно неверное движение при спуске — насадишься на них, точно жук в коллекции.
— Эй, парень, не поможешь мне слезть? — натянув вымученную улыбку, обратился аспирант к Максу.
Голем на него даже не глянул, оставаясь неподвижным, как горная вершина. Солнечные лучи играли на его удивительно ровной и чистой — ни единого пятнышка — броне. Ричард грустно вздохнул. Видно, рано он радовался тому, что может командовать этими тварями. Да, киборги его несколько раз спасали в трудной ситуации, но вот обычно хоть проси, хоть требуй, хоть грозись — реакции никакой. Может, он не уловил нужный эмоциональный настрой? Или превращения в мозгу кибернегра еще не завершились? Требовалась дополнительная настройка, и поэтому Макс упорно двигался к башне? Гадать проку мало, нужно было спускаться самому.
Поправив рюкзак и завязав покрепче концы своих лохмотьев, Дик шагнул к обрыву. Присел на колени, ухватился за торчавшую чуть в стороне ветку кизила и, мелко подрагивая, опустил ногу… Сердце пропустило несколько ударов, пока носок ботинка судорожно искал в пустоте какой-нибудь выступ. Наверно, так чувствует себя человек, впервые ныряющий в прорубь морозным днем. Однако вот опора была найдена. Отлегло, и вроде даже солнце начало светить ярче, а Лайонхарт поставил вторую ногу в углубление на скале. Острые камни больно впились в бок, предплечье оцарапали шипы на кусте, но это ладно. Так, теперь, не отпуская правой руки, взяться левой за кусок арматуры, который торчал на самой кромке обрыва…
Внезапно раздался сухой треск, и рука потеряла опору. По закону подлости тут же с глухим стуком осыпалась выемка, на которую опирался левый ботинок. Ричард, вскрикнув, попытался ухватиться за что-нибудь, но пальцы цапнули лишь горстку земли и несколько травинок. Перевернувшись через голову, аспирант больно ударился спиной, и его тело заскользило вниз по склону. Он то и дело натыкался на какие-то палки, острые железки, бился о камни. И без того измочаленная одежда мгновенно превратилась в жалкие обрывки, брызнула кровь. Вскоре Лайонхарта приложило темечком о булыжник, и мир расплылся в радужных кругах. Возможно, Дика бы размазало о скалы, но, соскочив с небольшого уступа, как с трамплина, он рухнул на раскидистую крону вяза. Хруст веток, вопли птиц, и Ричард повис на ветвях футах в шести над мутной лужицей.
Едва теплившееся сознание будто запечатали в мешок, набитый паклей и свинцовой дробью. Можно было подумать, что кто-то отрезал у аспиранта конечности и приделал на их место руки и ноги от гранитного памятника — тяжелые, бесчувственные, неподатливые. Впрочем, оно и хорошо, ведь в животе и грудной клетке бешеным волком металась боль. И это было далеко не единственным удовольствием. В желудке и кишечнике по ощущению плескалась лужа ртути: внутренности растягивались под ее тяжестью и готовы были лопнуть. Голове приходилось и того хуже: мозги словно превратились в жиденький кисель, в который набросали ржавых гвоздей. Они больно втыкались в еще живые нервы, в глаза и в уши, грозили вылезти изо рта.
Хотелось уползти в какой-нибудь укромный уголок, чтобы там отлежаться, но на это не было сил. Хотелось исторгнуть из себя ядовитую жижу, которая по ощущению плескалась в животе, но внутренности парализовало. Хотелось кричать, но легким не хватало воздуха. Хотелось — чуть не впервые с детства — молиться, но голова не соображала, а память молчала. Все,