Программа визита русского наследника была тщательно продумана и подготовлена: ужин в Букингемском дворце, оперное представление, проживание в очаровательном Виндзорском замке, банкет в Лондонской Таверне, военный парад в парке Сент-Джеймс, визит в Тауэр, посещение доков и ипподромов в Эпсоме и Эскоте, вручение диплома доктора права Оксфордского университета. Встречающая сторона, кажется, предусмотрела все. Но не могла предвидеть главного…

«Великий князь безумно нравится мне. Он естествен и весел. С ним легко… Я восхищена», – такая запись появляется в дневнике английской королевы в первый день знакомства. Через два дня, после бала в Букингемском дворце адъютант цесаревича, полковник Семен Юрьевич, который тоже ведет дневник, запишет: «Утром после бала царевич говорил только о королеве. О ее обаянии, чувстве юмора, молодости. На балу они были неизменными партнерами. Ей явно приятно его общество. Они – идеальная пара».

Может быть, и вправду – идеальная, но, если помнить о государственных интересах обеих держав, – совершенно невозможная. В самом деле, не бросит же королева престол, чтобы уехать в Россию и жить при дворе в качестве жены наследника, а потом стать не самостоятельной монархиней, а всего лишь женой императора. А он? Разве для того его столько лет готовили к самодержавному правлению, чтобы стал в чужой стране не королем даже, а всего лишь принцем-консортом – мужем королевы. Это, конечно, почетно, но вполне бесправно. Пройдет время, и немецкий принц Альберт покинет Германию, чтобы стать мужем королевы Виктории. Или любил сильнее, или терял меньше, чем мог потерять наследник российского престола…

А пока юная королева записывает: «Я совершенно влюбилась в Великого Князя, он прелестный, очаровательный молодой человек. Когда начались танцы в красном зале, первую кадриль я танцевала с ним. Потом был вальс, я его пропустила, потом опять кадриль с господином Толстым (речь идет о графе Алексее Константиновиче Толстом, поэте, друге детства наследника. – И. С.), и снова вальс, который я просидела рядом с Великим Князем. В начале первого ночи все пошли к ужину. После ужина снова танцы. Русские танцевали мазурку, и я впервые в жизни танцевала мазурку с Великим Князем. С ним приятно и весело танцевать. Он такой невероятно сильный, так смело кружит, что я едва поспевала. Мы мчались вихрем. Маленький бал окончился около двух ночи. Никогда прежде я не была так счастлива. Всем было хорошо. Легла в четверть четвертого, до пяти не могла уснуть».

На следующий день будущая великая королева, давшая имя целой эпохе, пишет: «Великий Князь сказал мне, что чрезвычайно взволнован такой великолепной встречей и никогда ее не забудет. Добавил по-французски: „Поверьте, это не просто слова, я в самом деле так чувствую“. И повторил, что навсегда запомнит эти дни. И я их тоже никогда не забуду, я в самом деле люблю этого приветливого, славного молодого человека».

А тем временем в Петербург шли депеши, сообщавшие, что царевич не скрывает своей влюбленности в королеву; что королева призналась своей гувернантке: он первый мужчина, которого она полюбила; если он сделает предложение королеве Виктории, она без колебаний примет его; они все время проводят вместе, иногда это противоречит всем нормам этикета.

При том, что невозможность этого брака была очевидна, оба двора были не на шутку обеспокоены: мало ли что могут натворить молодые влюбленные! Николай Павлович потребовал, чтобы сын как можно скорее покинул Лондон. Александр умолял разрешить задержаться, хотя бы на несколько дней. Безуспешно…

И наконец, – канун разлуки. Виктория пишет: «Наш последний вечер вместе. Когда отзвучал последний вальс, было двадцать минут третьего. Я с грустью простилась со всеми господами из свиты Великого Князя с чувством откровенной печали. Все они мне очень понравились… Потом я удалилась в синюю комнатку, куда лорд Пальмерстон ввел Великого Князя, чтобы он попрощался со мной. Мы остались одни. Великий Князь взял мою руку и крепко сжал в своей руке. Был бледен, и голос дрожал, когда он говорил по-французски: „У меня нет слов, чтобы выразить все свои чувства“. Добавил, как глубоко признателен за прием и надеется еще побывать в Англии. Он верит, что наша встреча будет залогом дружеских отношений между Англией и Россией. И тут он прижался к моей щеке, поцеловал меня так сердечно, и мы опять пожали друг другу руки. Я ощущала, что прощаюсь с близким родным человеком, а не с иностранцем, мне было очень грустно расставаться с ним, я даже немножко, шутя, была влюблена в него, а может быть, и действительно привязалась всем сердцем. Он такой искренний, такой по-настоящему жизнерадостный, милый, чарующий, с обаятельной улыбкой и мужественной элегантной внешностью».

В свою очередь, полковник Юрьевич записывает: «Прошлой ночью мы попрощались с английским двором. Когда цесаревич остался наедине со мной, он бросился в мои объятья, и мы оба плакали. Он сказал мне, что никогда не забудет Викторию. Прощаясь, он поцеловал королеву. „Это был самый счастливый и самый грустный момент в моей жизни“, – сказал он мне».

Эта печальная история доказывает, как непросто быть монархом. Это только кажется, что ему все доступно, что его жизнь – бесконечное торжество. На самом деле – над всеми чувствами, желаниями, мечтами превалирует (или должен превалировать) долг. Как только монарх позволяет себе отдать предпочтение чувству перед долгом, случается катастрофа. В определенном смысле это подтверждает судьба самого Александра II, который в последние годы предпочел чувство (если поверить одной из версий его гибели, о которой я расскажу чуть дальше). И уж наверняка самое яркое тому подтверждение – брак последнего российского самодержца, заключенный по любви и во многом способствовавший крушению империи.

А еще эта запретная любовь дает повод задуматься о том, как много значит в истории личность. И не только ее масштаб (что очевидно), но и самые, казалось бы, интимные события в жизни человека, по своему положению вынужденного творить историю. Я не случайно уже не раз писала: если бы это случилось (или не случилось), наша история была бы другой. Вот и снова повод повторить эти слова: представим, что Виктория и Александр предпочли бы любовь государственным интересам. В России был бы другой император, и не случилось бы того, что случилось… И отношения с Англией наверняка были бы другими, значит, другой была бы вся мировая политика. Другой и, может быть, вполне счастливой была бы и судьба Гессен-Дармштадтской принцессы Марии. Стоило только двадцатилетним влюбленным забыть о том, что называется долгом…

Но не забыли. Александр Николаевич уехал. После его отъезда королеве Виктории остался на память альбом с портретами великого князя и подаренная им овчарка Казбек. До самой своей смерти пес оставался любимцем и баловнем королевы. Чувства российского императора оказались не такими прочными: во время восточного кризиса второй половины 1870-х годов он так отзывался о предмете своей юношеской любви: «Ах, опять эта старая английская дура!», «Ах, эта упрямая старая карга!». Политические реалии явно возобладали над памятью о давнем чувстве. Но это не помешало браку старшей дочери императора Марии Александровны, и одного из сыновей королевы Виктории, герцога Альфреда Эдинбургского. Правда, и Александр поначалу не хотел отдавать любимую дочь «в британскую даль», и Виктория не желала «родниться с семьей человека такой низкой нравственности, открыто позволившего себе фаворитку на 30 лет моложе себя». Но протесты родителей действия не возымели: молодые любили друг друга. Спустя совсем недолгое время после свадьбы Мария Александровна стала любимой невесткой королевы.