Ничто из этого, следует отметить, не отражено явным образом в его жизнеописаниях. Если желание урегулировать вопросы поведения сельских тружеников плохо соответствовало значительно более драматичным и доставлявшим удовольствие толпе рассказам о деятельности пророка в Мекке, то потому, что это было очевидным. Трудно сказать, что больше озадачивает: полное отсутствие в Коране свидетельств уничтожения идолов Мухаммедом или изображение многобожцев владельцами огромных стад коров, быков и овец? Известно, что Мекка – место сухое и бесплодное, непригодное (и с этим согласятся многие специалисты) для разведения скота. Впрочем, вулканическая пыль, из которой, по большей части, состоит ее почва, непригодна и чтобы выращивать на ней «хлеб, виноград, овощи, маслины, пальмы, сады, обильные деревьями, плоды и злаки» (Коран, 80: 27–31; традиционные рассказы о подъеме Мекки к величию подразумевают, что город, являвшийся центром международной торговли, должен также иметь сельскохозяйственное производство; очевидная невозможность этого навела некоторых историков на мысль, что зерно импортировалось из Сирии и Египта; представляется, что это явный случай горы, идущей к Мухаммеду, если, конечно, гора была). Но Бог, по утверждению пророка, дал все это мушрик. Понятно, что для Всевышнего нет ничего невозможного, но, если бы Мекка действительно украсилась «в садах виноградными лозами, маслинами и гранатами»72, это было бы чудом. Все это если и встречалось в Аравии VI в., то исключительно в оазисах или в Набатее и пустыне Негев, где безводное и безлюдное пространство во время жизни пророка было превращено в цветущий сад. Сельское хозяйство процветало, как никогда ранее, среди песков (хотя виноград и гранаты люди выращивали в оазисах, таких как Ятриб, маслины – нет, в поздней Античности они культивировались только в Средиземноморском регионе). Такое озеленение пустыни достигалось только ценой огромных усилий и изобретательности. Естественно, этим могла гордиться любая община. Возможно, показательным является то, что среди многих упреков, адресованных пророком многобожцам, присутствуют обвинения в неблагодарности и тщеславии: с какой стати поверили в то, что это они, а не Всевышний вернули к жизни мертвую землю? «Размышляли ли вы о сельскохозяйственном производстве вашем? Вы ли выращиваете посеянное или Мы возрастители посеянного?»73

И здесь мы видим еще одну загадку – в дополнение к множеству других. Рассказ из Корана о римском поражении в соседней земле или его отголосок в сирийском повествовании об Александре Великом, восхищение Самудом и множество деталей, открытых пророком относительно того, как его оппоненты зарабатывают себе на жизнь, предполагают совершенно неожиданный вывод: место для откровений Мухаммеда расположено намного севернее Мекки. Идея могла бы показаться притянутой за уши, если бы не замечательный факт. И в политике, и в топографии взгляд Мухаммеда был устремлен вдаль. Поэтому во всем Коране названо только восемь мест. Из них лишь два поддаются идентификации, в соответствии с записями того времени – гора Синай и Ятриб, оазисное поселение, впоследствии получившее название «Медина». Это правда, что третье место – Бадр, где, согласно Корану, состоялось сражение, веком раньше упомянул поэт, который писал об очень хорошем верблюде, но, к сожалению, не указал точных координат – лишь написал, что это находится где-то в середине огромной пустыни74. Еще пять мест, в том числе сама Мекка, судя по деталям, изложенным в священной книге, могут быть где угодно. (Хунайн, который подобно Бадру, в жизнеописаниях пророка указывается как место решающей победы мусульман; Сафа и Марва идентифицируются мусульманской традицией как небольшие холмы в непосредственной близости от Каабы, а Арафат – гора, расположенная в 12 милях от Мекки.) Самое таинственное место из всех, упомянутых в Коране, – Дом – в Бакке. Мусульманские ученые, озадаченные этой ссылкой, предположили, что Бакка – другое название Мекки. Предположение вполне логичное, поскольку Бакка в Коране – место первичной и несравненной святости. (Многие ученые отличают Бакку от Мекки, идентифицируя первую непосредственно с Каабой, а вторую – с окружающей территорией; правда, некоторые ученые доказывают, что все наоборот.) Паломничество к Дому, утверждает пророк, есть долг каждого перед Богом75. Неудивительно, что попытка установить точно местоположение этого сооружения вдохновила комментаторов на самые невероятные догадки. То, что Бакка – это Мекка, а Мекка находилась в Хиджазе – это считалось само собой разумеющимся Ибн Исхаком и его наследниками. Правда, остается один неприятный факт: ни то ни другое ни единым словом не подтверждается в Коране. Более того, тексты, в которых впервые появились эти названия, отделяет от Мухаммеда несколько поколений. И потому представляется, что они отражают аутентичные традиции с той же вероятностью, что нюх палестинских землевладельцев на ранее забытые библейские достопримечательности во время первой волны христианского паломничества на Святую землю.

В общем, пелена остается непроницаемой. Где именно, по мнению Мухаммеда, находилась Бакка, сейчас угадать невозможно. Свидетельства, которые, вероятно, когда-то существовали, теперь безнадежно утрачены. Ключи остались, но все они в высшей степени неопределенны и фрагментарны. Древние греки рассказывали историю о разбойнике по имени Прокруст, который привязывал своих жертв к кровати и тех, кому она была длинна, растягивал, а тем, кому она оказывалась коротка, отрубал ноги. Историкам раннего ислама нередко приходится пользоваться такой же методикой. Рассуждения о том, где изначально могла находиться Бакка, по необходимости должны быть прокрустовыми. Но поскольку это пояснение применяется и к теориям, идентифицирующим ее с современной Меккой, и к тем, которые это отрицают, представляется, что нет необходимости за них извиняться. Некоторые тайны обречены оставаться навеки нераскрытыми.

Учитывая все сказанное выше, рискну выдвинуть предположение: определенно является важным то, что арабы в пустынях за пределами Палестины имели склонность присваивать библейские декорации. Не меньше, чем евреи и христиане, они стремились к святилищу в Мамре – maqom, – где Авраам стоял перед Богом. К тому же у них было то, на что не рассчитывал ни один народ за пределами христианской империи: убедительная претензия на прямое родство с Авраамом. Право арабов называться исмаилитами, благодаря их происхождению от Агари, наложницы Авраама и матери Исмаила, признавалось на всей территории плодородного полумесяца, и, если забредший издалека путник позволял себе намек на насмешку, сами арабы проявляли великолепный снобизм. Их нисколько не смущало происхождение от рабыни-наложницы. Даже наоборот – им это нравилось. В 660-х гг., спустя два века после того, как Феодорит впервые сообщил, что исмаилиты гордятся своей родословной, несторианский хронист на персидской границе с Месопотамией сослался на существование таинственного святилища с куполом, предположительно основанного Авраамом и священного для арабов. «На самом деле, – добавил он, – для арабов не внове посещать его, поскольку с самого начала, с первых дней, они выказывали почитание отцу главы их нации»76. Поразительная деталь – ведь почти то же самое сказано в Коране. Там в отрывке о Доме в Бакке пророк идентифицирует человека, основавшего его, как Авраама. Тогда возможно, что святилище, о котором говорится в Коране как о первичном священном месте77, – то самое, которое известно в Персии как «купол Авраама»?