Мусульманские ученые, делая вполне понятные попытки отождествить Бакку с Меккой, заходили иногда фантастически далеко, чтобы объяснить, каким образом патриарх, которому, согласно древней почтенной традиции, Бог обещал Ханаан, а вовсе не Аравию, мог оказаться в Мекке. Одни утверждали, что он оставил Агарь и Исмаила во время продолжительного путешествия; другие довольно-таки неожиданно сообщали, что его вел Shekhinah – шхина – этим именем раввины называют божественное присутствие на земле. Подобные теории, существующие вопреки Библии и тысячелетней истории развития предания об Авраама и его потомках, вероятнее всего, принадлежат самим мусульманским ученым. (Бытие – книга, в которой появляется Авраам, – в основном датируется VII или VI в. до н. э.) Определенно, даже если современники Мухаммеда верили, что Авраам был в Мекке, записей об этом не сохранилось. То, что Авраам обосновался в Ханаане, а Агарь и Исмаил укрылись где-то в окрестной пустыне, оставалось во время жизни пророка тем же, чем было всегда: само собой разумеющимся фактом.

Нельзя сказать, что в Коране есть что-то, этому противоречащее. Как раз наоборот. Бакка, описанная пророком, имеет ту же мистическую ауру, которая давно уже окружала другую святыню – Мамре. Пророк утверждает, что Бакка – это место, где Авраам стоял, чтобы молиться78. О чем это может напоминать, если не о maqom? Между еврейским словом «место» и его арабским эквивалентом есть явная связь. В Коране написано: «Держите для себя место Авраамово мольбищем»79 – Maqam Ibrahim. Когда Мекка раз и навсегда стала самым почитаемым святилищем ислама, мусульманские ученые определили Maqam Ibrahim как камень, который находился к северу от Каабы, – эта трактовка никак не объясняет его намного более вероятные корни, находившиеся на много миль севернее80.

То, что слова пророка о том, как был построен Дом в Бакке, неоднократно перекликаются с традициями, связанными с Мамре, разумеется, не означает, что эти две святыни – одно и то же. Но это предполагает очень определенный контекст для его откровений. Коран – это труд, в котором изложены характерные обычаи поклонения. На его страницах пророк снова и снова утверждает, что они не являются его собственным изобретением, а произошли от глубочайших источников монотеизма. Земля, по которой он ступает – он и мушрик, – покрыта следами Авраама и Исмаила, сына патриарха, и Лота, его племянника. Тогда почему, спрашивает пророк, его оппоненты не читают уроки, написанные для них в этом пейзаже? Мухаммед напоминает мушрик, что «Лот тоже был из посланников».

Аллюзия на окаменелые останки жителей Содома и ее следствия вряд ли могут быть яснее. Где бы ни находилась аудитория пророка, она явно была недалеко от того, что арабы называли Bahr Lot – море Лота, а мы – Мертвым морем.

Если верить Корану и если оппоненты Мухаммеда действительно жили в небольшом удалении от руин Содома и Гоморры, тогда важность святилища в Бакке объясняется только небесным аспектом. Еще во время правления Юстиниана, когда римский посол сообщил о великой святыне в пустыне, где даже дикие звери живут в мире с человеком, он включил в свой доклад еще одну интригующую деталь: она считалась священной для большинства сарацин82. Могла ли эта святыня в пустыне быть Баккой? Описание, данное послом, является настолько смутным, что ничего нельзя сказать с уверенностью. Тем не менее занимательная деталь среди откровений пророка явно перекликается с римским отчетом. В Коране сказано, что Авраам и Исмаил возносили молитву Господу, когда строили Дом в Бакке: «Сделай нас покорными Тебе и наше потомство – народом, покорным Тебе»83. Но это значит представить потомков – исмаилитов – как нечто большее, чем просто сумма отдельных частей. Они могли быть разбросаны по разным племенам, но все же должны были оставаться, как это следует из Корана, одним народом – общиной. Связанные единством цели и объединенные общими предками, в чем они могли участвовать, если не в санкционированном Богом союзе – ширкате?

Вот только Бог в пустынях за пределами Палестины был не единственным покровителем такого союза. За Самудом – и каждой конфедерацией арабских племен после него – маячат римские интересы и римское влияние. Как и следовало ожидать – в век, когда война «доверенных лиц» двух супердержав бросила на Аравию самую длинную тень, достигшую даже далекого Химьяра, – провинциальные власти в Палестине выказали настрой твердо стоять на страже и ни на секунду не расслабляться. Именно этот настрой в десятилетия, предшествовавшие великой войне с Персией, побудил римских стратегов, желавших компенсировать относительную нехватку живой силы на границе, нанимать на службу арабов. Это, в свою очередь, стимулировало массовую эмиграцию со всей Аравии. Целые племена двинулись в северном направлении от Хиджаза к Палестине. Стремление римских властей контролировать и регулировать это движение было очевидным. Они всячески старались каталогизировать пришельцев, и в списках федератов стали появляться весьма экзотические названия. Таким образом римские провинциальные власти спонсировали объединение этнических групп. Еще никогда племенная структура Аравии так сильно не занимала внимания римских стратегов.

Во всех перечнях и списках того времени есть одна интригующая особенность: как о Мекке, городе, где предположительно вырос пророк, так и относительно курейшитов, племени, к которому он якобы принадлежал, – мертвая тишина. Прошло больше ста лет после смерти пророка, прежде чем название племени появилось, да и то мельком, в поддающемся датировке тексте, да и тогда ссылка оказалась не вполне ясной84. Это вдвойне непонятно. Ведь племя курейш, согласно мусульманской традиции, было господствующей силой в Хиджазе, известной на всей территории Аравии, а предок Мухаммеда, авантюрист по имени Кусай, предположительно захватил власть в Мекке после того, как Qaysar – цезарь – оказал ему помощь85. Почему же тогда создается впечатление, что римляне никогда не слышали о курейшитах?

Такая группа людей определенно существовала: они описаны в четырех стихах Корана как отправлявшиеся в путешествия зимой и летом и получавшие снабжение и безопасность от Бога. Хотя даже выдающиеся мусульманские ученые затрудняются назвать точное значение слова «курейш». Возможно, размышляют они, оно произошло от имени проводника, хотя не исключено, что от названия породы верблюда или, скажем, вида акул. Истина заключается в том, что никто – через два столетия после смерти пророка – этого не знал. Происхождение слова «курейш» было давно забыто.

В этом, собственно говоря, нет ничего необычного. В IV в., когда римляне стали называть арабов сарацинами, мало кто из них осознавал, что название могло произойти от слова на малопонятном арабском языке – ширкат. Так что, вероятно, не является совпадением то, что «курейш» – эхо идентичной концепции партнерства (союза), но на сирийском языке. Qarisha – на языке, который стал на территории плодородного полумесяца lingua franca – означает «собранный вместе», «союзный»86. Не исключено, что слово «курейш» первоначально относилось к племенам, объединенным в союз, как федераты Нового Рима. Цари из Гассанидов и, несомненно, другие арабские военачальники не могли не говорить хотя бы на ломаном сирийском языке87. Слово Qarisha после соответствующей арабизации вполне могло использоваться за пределами границ империи как удобное обозначение для всех племен, которые «разжирели» на римских харчах.