— Я… сдержу его, — тихо произнесла Элиза.

Брайан не ответил. Элиза сжалась, увидев, что кровь пропитала повязку на его теле.

— Брайан, твоя рана… можно помочь?

— Затяни повязку потуже, — со вздохом согласился он. — Этот деревенщина не успел воткнуть нож глубоко, но из царапины кровь льется ручьем.

Элиза разорвала остатки плаща на широкие полосы. Опустив глаза, она приблизилась к Брайану, осторожно сняла его повязку и наложила другую, подложив свернутую ткань на рану. Она заметила, что Брайан напрягся, когда она прикоснулась к ране, но не издал ни стона, ни даже вздоха.

Закончив, Элиза не смогла заставить себя взглянуть ему в лицо. Брайан ушел к лошадям и спустя несколько минут вернулся к ней, неся седло и одеяло.

— Это все, что у нас осталось, — объяснил он. — Вьючную лошадь я оставил утром у хижины, без нее я рассчитывал догнать тебя быстрее. Давай спать.

Элиза послушно кивнула. Она вновь дрожала, но теперь не от холода и не от страха.

Всего несколько минут назад она вывела его из терпения. Она ощущала его прикосновения, чувствовала жар прижавшегося к ней тела. Она не смогла сдержать крик, попросила отпустить ее…

Но стоило ему отойти, и Элизу охватил странный холод.

Сколько времени пройдет, думала она, борясь с головокружением, прежде чем он станет настаивать?..

— У нас всего одно одеяло. Иди сюда, иначе до утра ты промерзнешь.

Элиза в тревоге запахнула разорванный лиф, но Брайан не обратил на нее внимания. Он уже лежал на расстеленном одеяле, подложив седло под голову вместо подушки.

Он лежал, глядя в ночное небо.

Элиза тихо подошла и легла рядом. Брайан накрыл ее одеялом, но Элизу и без того согрело его тепло.

Так ей никогда не заснуть, подумала она, ведь она чувствует каждый его вздох и движение…

Она закрыла глаза. Он не делал попыток прикоснуться к ней, и Элиза в странном замешательстве принялась размышлять, чем был его поступок — наградой или наказанием.

Он слышал, как она повернулась, высвобождаясь из его рук, но не попытался остановить ее. Он слегка приоткрыл глаза, наблюдая за ней сквозь густые ресницы.

Наступал рассвет; золотисто-малиновое солнце прогоняло серость умирающей ночи. Чистая вода ручья отражала его лучи, как тысячи сапфиров, приветствующих своим блеском новый день.

Брайан наблюдал, как Элиза сбросила обувь и тунику и, оставшись только в тонкой льняной рубашке, побрела к ручью. Она слегка вздохнула, ступив в ледяную воду, затем нагнулась, не боясь замочить одежду, зачерпнула ладонями воду и плеснула ее на лицо. Как по волшебству, в этот момент солнце засияло сильнее, касаясь ее волос, превращая их спутанные пряди в шелковую паутину из чистейшего золота и меди.

Постояв в воде, Элиза принялась распутывать волосы, отбрасывая их за спину. Концы волос касались воды. Элиза расчесала их пальцами и отпустила, словно надевая сотканный из солнечного света плащ, свидетельство ее красы и славы.

Брайан открыл глаза и приподнялся на локте, затаив дыхание. Элиза внезапно обернулась и уставилась на него испуганными, широко открытыми глазами: сейчас они были прозрачно-голубыми, под цвет воды в ручье.

По ее лицу еще стекала вода. Льняная рубашка промокла, обрисовав высокие груди, плоский живот, округлости бедер. Внезапно Брайан улыбнулся, вспоминая о том, как легко удавалось ей выглядеть гордой и величественной. Она прирожденная герцогиня: умная, сдержанная, отчужденная. Прекрасная и недосягаемая.

А теперь, когда ее волосы были в беспорядке, сбегали по спине, лаская кожу; когда глаза Элизы были такими огромными, а юная фигура такой стройной, она выглядела, как…

Как волшебное существо из легенды. Как чудо, сотворенное для наслаждения и награды мужчине. Мелюзина, которая преследовала его душу и овладела ей…

Элизе не понравилось бы такое описание, сухо подумал Брайан, опомнившись.

Его улыбка начала угасать, хотя он не сводил глаз с Элизы. Утро выдалось холодным, Брайану же было жарко. Его ноги подрагивали, мускулы расслаблялись и напрягались, дыхание стало удивительно тяжелым и частым, обжигая легкие, как огнем! Желание было мучительным, оно терзало Брайана, подобно голоду, заставляло сжиматься и напрягаться даже теперь, когда он касался Элизы только взглядом.

«Будь терпеливым, — говорил ему Маршалл. — Будь добрым. Пусть она сама придет к тебе…»

Но Маршаллу не приходилось бороться с постоянным желанием, не получающим удовлетворения. Элиза — его жена. И она поклялась больше не убегать.

Брайан протянул руку ладонью вверх.

— Иди сюда, — негромко позвал он.

Элиза смутилась, а Брайан молча молился только о том, чтобы она не отвергла его. Гордость заставила бы его побороть Элизу, и в этой битве волшебству предстояло исчезнуть.

Он поднялся, не желая доводить дело до битвы. Он знал, что Элиза горда. Но он не мог забыть ее сдавленный крик тогда, когда он потерял терпение и швырнул ее на землю.

Он медленно подошел к ней, не замечая, что вода поднялась выше его сапог. Он непрестанно смотрел ей в глаза: только так он надеялся удержать ее, приказать оставаться на месте.

Она не убежала.

Она наблюдала, как приближается Брайан, поеживаясь от утренней прохлады.

Он остановился рядом. На обнаженных руках Элизы блестели капли, и Брайан стер их ладонями. Наконец отведя глаза, он проследил за движениями собственных пальцев, ласкающих нежную кожу ее рук и плеч.

Неужели она дрожит от холода? Или от его прикосновения?

Брайан вновь взглянул ей в глаза.

— Когда-нибудь тебе придется прийти ко мне, это неизбежно, — уверенно произнес он.

Элиза не ответила, но не отвела глаза.

— Когда-то я причинил тебе боль, — продолжал он, и в его голосе не слышалось мольбы о прощении. — Я сожалею об этом. Союз мужчины и женщины не должен быть мучительным, — он криво улыбнулся, — он может стать настоящим блаженством для них обоих.

В глазах Элизы промелькнуло столь явное сомнение, что он рассмеялся.

— Клянусь моим мечом, это правда, герцогиня!

Она тихо вздохнула, опуская ресницы.

— Я уже поняла, что бессмысленно бороться… с неизбежным.

По губам Брайана скользнула усмешка. Нет, она не собиралась бороться с ним, но и не смирилась. Ее слова были единственным подобием согласия, которого он надеялся добиться.

— Ты ранен, — с легким вздохом напомнила ему Элиза. — Должно быть, тебе больно.

— Это всего лишь царапина. Но мне в самом деле больно, и эта боль не имеет ничего общего с ничтожной раной. И к тому же, — пробормотал он, — смешно откладывать на завтра то, что все равно должно случиться…