— Никто его не присылал! — раздался из-за спины Алексея голос Копылова, про которого Алексей начисто забыл в пылу схватки и лишь сейчас вспомнил, что его фигура маячила поблизости от того окна, на подоконнике которого он оставил оружие…

Отступив на шаг от калитки, Алексей попытался оценить изменившуюся обстановку. Копылов стоял, гордо выпятив грудь, небрежно зажав под мышкой, на манер Митрохина, его двустволку. В руках он держал блокнот и карандашом делал в нем какие-то пометки. Почему-то это вполне безобидное занятие произвело на толпу магическое действие. Шум мгновенно стих, и в наступившей тишине далеко разносились слова Копылова:

— Тимохин Степан, доставлен семнадцатого августа нынешнего года, по специальности металлург, зачислен подмастерьем кузнеца, имеет два замечания. Сегодня получает третье.

— За что?! — взревел парень с рогатиной, и Алексей подумал, что он немедленно бросится на Копылова, но этого почему-то не произошло.

— За угрозу применения холодного оружия против представителей власти.

— Я же его не применял!

— Угрожали применить. Этого достаточно для третьего замечания. — И не обращая больше внимания на сникшего Тимохина, продолжил чтение: — Пеньков Николай, прибыл первого сентября нынешнего года, по специальности электрик, зачислен в колонию ремонтником, получает второе замечание.

— Я же ничего не делал! У меня нет никакого оружия! — завопил конопатый, протягивая к Копылову пустые руки.

— Подстрекательство к неправовым действиям, нарушение седьмого пункта устава, — равнодушным размеренным голосом произнес Копылов, перелистывая блокнот. Толпа еще пыталась протестовать, но начала рассасываться.

— Как вам это удалось? — спросил Алексей, когда за оградой никого не осталось. Он все еще стоял в напряженной позе, каждую секунду готовый к схватке и не зная, что ему следует ожидать от Копылова. Ему очень не нравилось заряженное ружье под мышкой бывшего коменданта и муфтия.

— Все очень просто. Советская власть научила их жить в рамках определенных постановлений и параграфов, мне оставалось лишь реанимировать эту безотказную систему. Если бы у нас не появился этот бандит, — он кивнул в сторону Митрохина, — мне удалось бы создать здесь образцовую коммуну. Но, как видите, даже несмотря на его деструктивное вмешательство, страх перед бумагой сохранился в их душах.

— Мне кажется, гораздо большее впечатление произвело на них ружье, которое вы взяли, между прочим, без моего разрешения, — забросил первый пробный камень Алексей, стараясь не упустить из виду черные отверстия стволов, мотавшиеся из стороны в сторону.

— Ружье всего лишь символ власти, а бумага ее официальное выражение. С вашего разрешения, я бы хотел оставить у себя это оружие. Вместе мы быстро восстановим здесь порядок.

— Я не уверен, что наше понимание «порядка» во всем совпадает. Кстати, что это за «три замечания»? Какое наказание они предусматривают?

— Ничего особенного. Всего лишь лишение расширенного продовольственного пайка, включающего столь редкие здесь деликатесы. Копченую колбаску, консервированную икру, бутылку коньяка — все это здесь чрезвычайно ценится.

— Позже, когда вы меня подробно познакомите с вашим уставом, я, возможно, доверю вам оружие, а пока что будьте любезны вернуть его мне.

— А что вы сделаете, если я с этим не соглашусь?

— Наверно, убедительней всего будет показать это. — И прежде чем Копылов успел вскинуть ружье и нащупать его курок, оно почему-то вылетело у него из рук, а сам он вновь оказался повернутым лицом к стене. На этот раз, правда, это была наружная стена дома, но сути это не меняло, поскольку его правая рука вновь была зажата в железной хватке нового хозяина «свободной колонии».

— Надеюсь, в дальнейшем мы лучше научимся понимать друг друга. И если вы не хотите занять место Митрохина на предстоящем судилище, вам придется мне помогать. — Алексей отпустил руку Копы-лова и небрежно перебросил ружье через подоконник. — Для начала мне нужен ваш совет. Что делать с этим? — Он кивнул в сторону Митрохина. — Если устроить суд, местные жители потребуют его смерти.

— Наверняка потребуют.

— Я не собираюсь начинать с казни. Здесь никого не будут убивать. Я не знаю, как долго нам придется тут жить, какие-то правила, обязательные для всех, придется поддерживать. И одним из главных станет неприкосновенность человеческой жизни.

— В таком случае вы должны быть готовы к тому, что эти правила не будут соблюдаться.

— Почему?

— Потому, что главной сдерживающей силой во всех обществах и во все времена был страх — не будет страха, каждый начнет делать все, что ему заблагорассудится.

— Хорошенького вы, однако, мнения о своих соотечественниках. Ладно, поговорим об этом на общем сборе завтра. Соберите его с утра, тогда и решим, что делать с Митрохиным.

Первая ночь на новом месте прошла для Алексея тревожно. Он долго не мог уснуть, мешала боль от раны, но еще больше повторявшиеся раз за разом воспоминания: последний разговор с Сергеем, решение воспользоваться каналом телепортации, вспышку, затмившую его сознание и перенесшую в неизвестный и враждебный мир, в котором он почему-то оказался без своего друга.

Сергей никогда не нарушал данного слова, не изменял раз принятому решению. Значит, что-то случилось, не сработало какое-то техническое устройство, или изменился адрес назначения. Возможно, он никогда не узнает, что произошло на самом деле.

Горечь от новой потери не заслонила в Алексее постоянную и уже ставшую привычной боль от гибели Наташи. Теперь он лишился и друга, оказавшись в одиночестве в этом месте со всеми его проблемами, которые так или иначе ему придется решать самому. И лучше не утешаться иллюзиями на скорое возвращение в родной мир. Нужно исходить из предположения, что он останется в «свободной колонии» до конца своих дней и от его действий будет во многом зависеть, станет ли она на самом деле свободной.

Коттедж бывшего коменданта, в котором он поселился, был великоват для одного человека. Дом был слишком новым, слишком чужим, полным непривычных запахов и звуков. Если хорошенько прислушаться, можно было услышать, как на нижнем этаже вздыхает и ворочается Копылов. Он наотрез отказался жить с кем-нибудь из старых колонистов и не стал объяснять причины, впрочем, все и так было ясно. В свою бытность комендантом он нажил среди колонистов слишком много врагов. Чтобы убедиться в этом, достаточно было внимательно прочитать написанный его рукой так называемый устав колонии, особенно ту его часть, где говорилось о праве коменданта назначать «для работ в своем доме» любую из женщин поселка. Не составляло труда догадаться, что это были за работы…

Женщины останутся для колонии постоянной проблемой, если только не произойдет новых перебросок. Их слишком мало — всего восемь на четырнадцать молодых мужчин, включая его самого, и это обстоятельство будет порождать постоянные конфликты.

Вдруг он вспомнил о девятой… О той, что спасла ему жизнь и помогла в самый страшный момент, о падчерице Митрохина. Она не сможет постоянно прятаться, а жители колонии могут перенести свою ненависть с отца на дочь, точно так же, как это сделал не так давно он сам, — одним движением стартового рубильника отправив их обоих в неизвестность.