К вечеру рота зарылась в еще не успевшую промерзнуть землю. Выставив боевое охранение, измученные маршем и работой люди стали отдыхать. Тарасов бросил на дно вырытого окопа охапку елочного лапника, лег на него и мгновенно уснул. Сколько он спал, Александр не знает. Он проснулся от легкого прикосновения к его плечу. Он открыл глаза и не сразу понял, где находится. Перед ним стоял красноармеец.

– Что случилось? – спросил он у бойца.

– К вам, товарищ лейтенант, – доложил боец и рукой указал на двух офицеров, стоявших невдалеке от окопа. Александр выбрался из окопа и направился к ним.

– Младший лейтенант Тарасов, – приложил он руку к шапке.

– Лейтенант Козлов, – представился один из офицеров.

– Кирсанов, – коротко бросил второй из них.

– Тарасов, хочу оставить у тебя Кирсанова. Связь мы протащили, он будет корректировать огонь нашей батареи.

– Хорошо, я не против этого. Пусть размещается в моем окопе, а я пойду к своим бойцам.

– Мы стоим вон в том лесочке, – произнес Козлов и указал рукой на небольшой лесочек, который виднелся слева от высоты. – Мы, конечно, постараемся сдержать танки, если это у нас получится, а ты уж обеспечь наше прикрытие от пехоты. Договорились?

– Я все понимаю, товарищ лейтенант. Что нам с вами еще остается делать, как только прикрывать друг друга огнем.

Они обменялись рукопожатием. Лейтенант Кирсанов прыгнул в один из окопов, а Козлов, насвистывая какую-то мелодию, направился в обратный путь к лесочку.

– Кирсанов! Как ты там? – спросил его Александр, подходя к окопу. – Как позиция?

– Нормально, Тарасов. Обзор хороший, – ответил тот и поставил телефон на пустой ящик из-под патронов.

– Отдыхай. Думаю, что сегодня они не сунутся. Немцы воевать ночью не любят.

Он развернулся и направился к соседнему окопу. Прыгнув в него, он снова лег на дно окопа и заснул.

***

Александр проснулся от жуткого холода. Шел дождь вперемежку со снегом. Телогрейка до нитки промокла. Он накинул на себя плащ-палатку и, приложив к глазам бинокль, начал рассматривать дорогу. Сквозь серую пелену дождя и снега он увидел немецких мотоциклистов, которые, объезжая на дороге ямы, медленно двигались в их сторону.

– Всем приготовиться! – громко скомандовал он. – Огонь без моей команды не открывать!

Мотоциклисты остановились в метрах пятистах от окопов и стали ждать отставших своих солдат. Вскоре к ним присоединились еще пять машин, и они медленно двинулись вперед. Тишина, висевшая над дорогой, похоже, пугала их, и они стали постреливать из пулеметов и автоматов по кустам, которые росли вдоль дороги. Пропускать их не имело смысла, так как они могли нанести удар в спину роте. Когда до первого немецкого экипажа осталось метров сто пятьдесят, рота, по команде Тарасова, встретила их огнем. Гитлеровцы хотели развернуться, но раскисшие от дождя дорога и поле не дали им это сделать. Ни один экипаж не смог увернуться от разящего пулеметного и винтовочного огня красноармейцев.

«Хорошо, что идет дождь, а то бы их авиация смешала нас с землей», – подумал Тарасов, продолжая в бинокль рассматривать дорогу, на которую уже выкатывал танк и несколько бронетранспортеров. Тяжелые машины, увязая в грязи, медленно двинулись в сторону высоты. Танк сделал несколько выстрелов из пушки. Снаряды пронеслись над головами бойцов и взорвались где-то за их спинами. Бронированная машина двигалась медленно, ощупывая кусты стволом короткой пушки и объезжая трупы лежавших на земле убитых мотоциклистов.

Где-то сбоку от Тарасова раздались несколько выстрелов из противотанковых ружей. Один из выстрелов оказался удачным, танк завертелся на месте, видимо, одна из пуль перебила ему гусеницу. Снова раздался выстрел, машина вспыхнула ярким огнем, а затем загорелась, вызвав у обороняющихся бойцов радостный крик.

– Горит! Смотрите! Горит! – кричал кто-то в соседнем окопе.

Подпустив немцев метров на сто, высота неожиданно ожила, кося кинжальным пулеметным огнем увязшую в грязи пехоту. Первая немецкая цепь была мгновенно выкошена, вторая и третья цепи повалились в грязь. Прошло около минуты, и по высоте ударила немецкая артиллерия и минометы. Мины и снаряды зарывались в грязь и, чавкая, выбрасывали вверх столбы липкого чернозема.

Артподготовка длилась минут двадцать, не причинив особых повреждений обороне роты. Из-за поворота дороги, что огибала лесопосадку, показались несколько танков, которые двинулись к высоте. Тарасов посмотрел на лейтенанта Кирсанова, который продолжал рассматривать приближающиеся танки в бинокль. Наконец он поднес ко рту трубку и что-то стал говорить. Первым же залпом артиллеристам удалось поджечь два немецких танка. Немцы остановились и начали стрелять по лесочку, из которого била наша артиллерия. Кирсанов все продолжал кричать в трубку, и, словно по его подсказке, вспыхнул еще один немецкий танк. По высоте и лесочку вновь ударили немецкие артиллерия и минометы. Тарасов хорошо видел, как взрывы мин и снарядов выворачивали вековые деревья с корнями, круша позиции нашей артиллерии. В этом стальном дожде трудно было спастись, но, несмотря на понесенные потери, орудия продолжали огрызаться, не давая немецким танкам сходу взять высоту.

Вдруг стало тихо, словно природа оглохла от рева взрывов и грохота танковых моторов. Тарасов перевел взгляд с лесочка на поле, где под прикрытием артиллерийского огня поднялась немецкая пехота и двинулась к высоте, поливая позиции наших красноармейцев из автоматов и пулеметов. Высота уже в который раз огрызнулась огнем, прижав к земле атакующие немецкие цепи. Гитлеровцы, встретив отчаянное сопротивление красноармейцев, перенесли свой огонь на высоту, утопив ее в дыму снарядных и минных разрывов.

Тарасов посмотрел на часы и невольно удивился. Шел третий час боя, который для него показался каким-то мгновением. Дождь, шедший всю ночь, прекратился, и из-за серых туч выглянуло солнце.

***

Самолеты появились со стороны солнца. Ю-87 включили душераздирающие сирены и, завалившись на правое крыло, пошли в пике. Первые бомбы упали на склоне высоты, высоко выбросив кучи черной земли и камней. Летчики завели свою карусель, выстроившись в какой-то непонятный круг. Вой падающих бомб, сирен самолетов заставлял людей вжиматься в землю всем телом. В какой-то момент Александру показалось, что этому ужасу не будет конца. Время шло, а самолеты все не улетали и не улетали. Они проносились буквально над головами солдат, поливая окопы и траншеи ливнем пуль и снарядов из своих пушек и пулеметов.

Наконец налет прекратился, стало необычно тихо. Тарасов стряхнул с себя комья земли и поднялся на ноги. Все высота была в воронках, словно лицо человека, испещренное оспой. Александр посмотрел на окоп, в котором находился артиллерийский корректировщик лейтенант Кирсанов. На месте окопа зияла огромная дымящаяся воронка. В метрах десяти от воронки лежали оторванные ноги лейтенанта в новых хромовых сапогах.

«Ведь это мой окоп, – сразу же подумал Тарасов, – и если бы я его не отдал лейтенанту, то это мои ноги сейчас бы лежали в стороне от воронки».