– Комета, покончившая с Великой Скорбью, и до того много раз приходила в этот мир, – сказала Наиматун. – Когда-то, много лун тому назад, она обронила две небесные жемчужины, исполненные ее силы. Твердые осколки самой себя. Рядом с ними мы оставались в силе дольше, чем бывало прежде. Но жемчужины утрачены почти тысячу лет назад.

Уловив ее грусть, Тани погладила шею драканы. Чешуя, хоть и блестела, как рыбья, была изрезана шрамами от когтей и рогов.

– Как же потеряли такую драгоценность? – спросила она.

Наиматун тихо засвистала сквозь зубы.

– Почти тысячу лет с их помощью люди стянули море над Безымянным, – сказала она. – Так он был побежден. С тех пор две жемчужины выпали из истории мира, как будто их и не было.

Тани покачала головой.

– Люди… – повторила она и вспомнила западную легенду. – Того человека звали Беретнет?

– Нет. То была женщина с Востока.

Они помолчали. Вода капала со скалы над их головами.

– В старину мы обладали многими силами, Тани, – снова заговорила Наиматун. – Мы меняли кожу, как змеи. Меняли облик. Ты слышала сейкинскую легенду о Квирики и Снежной деве?

– Да. – Этот рассказ Тани не раз слышала в Южном доме. Одна из древнейших сейкинских сказок.

Давным-давно, впервые поднявшись из вод, драконы моря Солнечных Бликов договорились между собой подружиться с детьми плоти, чьи костры они видели на берегу. Драконы в знак добрых намерений принесли им в дар золотую рыбу – но робкие, недоверчивые островитяне забросали драконов копьями, и те с грустью вернулись в морские глубины, чтобы не показываться целый век.

Только одна девушка, видевшая явление драконов, тосковала по ним. Она что ни день уходила в большой лес и пела там песню печали по прекрасным созданиям, так ненадолго приходившим на остров. Сказка, как обычно в старинных историях, не называла ее по имени. Говорилось просто о Снежной деве.

Однажды в ненастное утро Снежная дева нашла в ручье раненую птицу. Она вправила ей крыло и стала кормить каплями молока. За год птица окрепла от ее забот, и дева унесла ее на скалу, чтобы та могла улететь.

Тогда-то птица и превратилась в великого старейшину Квирики: он получил рану в море и обернулся птицей, чтобы спастись. Снежная дева исполнилась радости. Доволен был и великий Квирики, потому что узнал, что в детях плоти скрывается доброта.

В благодарность за заботу великий Квирики сделал для Снежной девы трон из собственного рога – его назвали Радужным троном – и создал ей из морской пены прекрасного супруга, принца ночных бликов. Дева стала первой императрицей Сейки, и с великим Квирики летала над островом, наставляя людей полюбить драконов и больше не вредить им. Ее род правил Сейки до гибели последних наследников в Великой Скорби, когда первый государь взялся за оружие, чтобы отомстить за них.

– Эта сказка правдива. Квирики в самом деле принимал облик птицы. В те времена мы умели принимать разное обличье, – сказала Наиматун. – Мы умели изменять свой рост, навевать видения и сны – такова была наша сила. Теперь ее нет.

Тани вслушивалась в голос моря под утесом. Она виделась себе морской раковиной, из которой рвется рев. Когда веки у нее отяжелели, Наиматун взглянула на засыпающую девушку:

– Ты чем-то встревожена.

Тани поежилась.

– Нет, – сказала она. – Я просто думала, какая я счастливица. Исполнились все мои желания.

Наиматун зарокотала, выдула из ноздрей облачко пара.

– Мне ты можешь сказать все.

Тани не смела встретить ее взгляд. Каждая частица ее тела требовала не лгать божеству, но правду о чужестранце она сказать не могла. За такое преступление дракана отвергнет ее.

Ей легче было бы умереть.

– Я знаю, – только и сказала Тани.

Зрачки в глазах драканы разрослись в темные пруды. Тани видела в них свое лицо.

– Я отнесла бы тебя обратно в замок, – сказала Наиматун, – но сегодня мне нужен отдых.

– Я понимаю.

Глухое рычание прокатилось по телу Наиматун. Она заговорила, словно про себя:

– Он зашевелился. На Запад легла тяжелая тень.

– Кто зашевелился?

Дракана закрыла глаза и снова опустила голову себе на шею.

– Останься со мной до рассвета, Тани.

– Конечно.

Девушка легла рядом. Наиматун придвинулась и обвила ее кольцами.

– Спи, – сказала она. – Звезды посторожат наш сон.

Ее тело защищало от ветра. Засыпая, прильнув к дракане, убаюканная биением ее сердца, Тани чувствовала себя удивительно – словно вернулась в материнское лоно.

И еще ей почудилось, будто что-то смыкается вокруг нее. Как сеть вокруг бьющейся рыбы.

Весть о выходе королевы в город разнеслась по Инису от Горелой бухты до туманного берега Утесов. Сабран впервые после коронации должна была показаться народу столицы, и столица готовилась к встрече. Эда оглянуться не успела, как день настал.

Одеваясь, она скрыла на себе клинки. Два длинных – спрятала под юбками, еще один – сунула за лиф и четвертый – в сапог. Оставить на виду можно было только нарядный кинжальчик, какие носили все дамы опочивальни.

В пять часов Эда встретилась с Катриен в королевских покоях и вместе с ней отправилась будить Сабран и Розлайн.

Для первого после коронации выхода к народу дамы должны были представить свою королеву не просто красавицей. Она должна была выглядеть божественно. Ее одели в синий, как полночь, бархат, опоясали сердоликовым пояском, накинули на плечи палантин из меха бодмина, в котором она ярко выделялась среди одетой в отливающий бронзой атлас и коричневые меха свиты. Такой она воскрешала воспоминания о королеве Розариан, любившей синий цвет.

На ее корсаже блестела брошь в форме меча. Во всех странах Добродетели одна Сабран избрала покровителем самого Святого. Розлайн, украсившая свои волосы янтарем и стеклянными клюковками, взялась выбрать драгоценности для королевы. Эда занялась прической. Придерживая Сабран за плечо, она разбирала зубьями гребня волну черных волос, пропуская между пальцами гладкие локоны.

Сабран стояла как изваяние. Глаза у нее воспалились от бессонницы.

Эда старалась не причинять боли. Сабран откидывала голову, подчиняясь ее прикосновениям. С каждым движением гладившего волосы гребня плечи королевы расслаблялись, разжимались сцепленные зубы. Трудясь над прической, Эда касалась кончиками пальцев кожи у нее за ухом.

– Ты сегодня очень красива, Эда, – сказала Сабран.

Она впервые заговорила с тех пор, как встала с постели.

– Ваше величество так добры, – отозвалась Эда, трудясь над упрямым узелком. – Вам не терпится побывать в городе?