— Она выбежала на улицу, за ворота, и кинулась к деревне. Но через пару шагов упала и осталась лежать. Когда я подбежал и склонился над ней, она была страшно бледная и вся перепачканная землёй и кровью. Я пытался привести её в чувство, но она не отвечала, и только кровь из виска всё текла и текла…

Ярик запнулся и закрыл лицо ладонями. Когда видишь плачущего человека, то первый порыв — обнять его и успокоить. Но что делать, когда видишь плачущего убийцу? Я примёрзла к месту, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой.

— Я испугался… мисс Кармель, ещё никогда в жизни я так не пугался. Она лежала передо мной такая красивая, так похожая на живую, как кукла, которую ты по нечаянности уронил на пол. Мне не верилось, что это конец, что она может быть такой хрупкой. Я надеялся, что она вот-вот откроет глаза и встанет… А потом, когда Мэтти не очнулась, я подумал: сделанного уже не воротишь, ведь так? — он заискивающе заглянул мне в глаза, словно ждал утешений и одобрения своего поступка. Меня разрывало от жалости, ужаса и горя. Я промолчала, и он, вытерев рукавом нос, продолжил: — Я посмотрел на окна, но все уже спали, никто ничего не видел. Я… взвалил Мэтти на плечи — она была совсем легкая — и понёс…

Он сглотнул.

— Куда понёс? — подалась я вперёд.

Он повёл плечом и едва слышно ответил:

— На кладбище.

Моё сердце громко стукнуло и остановилось.

— Оно старое. Никто и никогда не догадался бы искать её там… А после уже вернулся и замыл кровь.

Повисла долгая пауза. Во мне была страшная пустота — наверное, так себя чувствуют люди без сердца: лишь зияющая выгрызенная дыра. Наконец сердце снова стукнуло, и я судорожно вздохнула, как человек, вынырнувший во время бури на поверхность океана.

— Ты должен показать, где… закопал её. Это глубоко?

— Нет. В одиночку это трудно, а я торопился, — Ярик на секунду замер, будто прислушиваясь к чему-то внутри себя, а потом вдруг затрясся. Я подумала, что он снова плачет, а увидев улыбку, решила, что смеётся. Он делал и то и другое. — Господи, как хорошо! Как хорошо кому-то рассказать! — с облегчением повторял он.

Когда Ярик немного пришёл в себя, я тронула его за плечо:

— Нужно идти.

— Прямо сейчас? — переспросил он. — Но ведь темно, да и леди Фабиане только-только стало лучше… праздник. Может, утром?

Даже в эту минуту он думал не о себе, а об удобстве графини. Откуда впервые влюбившемуся мальчишке было знать, что любовь ненастоящая? Сравнивать-то не с чем.

— Нет, это нужно сделать сегодня.

Он не стал спорить, просто кивнул.

— Ещё кого-нибудь возьмём? Будет удобнее нести.

Я удивилась будничности вопроса: он спрашивал, кого ещё взять на место своего преступления. А потом всерьёз задумалась: помощь действительно не помешала бы, и мысли метнулись к мистеру Фарроучу. Мне было стыдно вспоминать то, как я себя с ним вела. Впрочем, казнила я себя лишь за необоснованные обвинения в его адрес. Большая часть его тайн осталась нераскрыта, а мне была известна лишь малая их крупица: снежинка на вершине надводной части айсберга. Но, поразмыслив, я решила, что он откажет. А больше обратиться было не к кому. Графу нельзя сейчас попадаться на глаза. Никто не должен нам помешать.

— Нет, мы пойдём одни.

— Хорошо, — спокойно отозвался Ярик, и мы двинулись в путь.

Он уже почти успокоился. Вот преимущество юности: в одну секунду тебе кажется, что мир рухнул, а в следующую ты уже выбираешь обломки и примериваешь их для построения нового.

Лакей шёл впереди, а я — на полшага сзади и не спуская с него насторожённого взгляда. Он пару раз оглянулся, а потом озадаченно наморщил лоб:

— Что с вами? — спросил он, будто мне припекло голову луной.

— А что? — осторожно откликнулась я.

— Просто вы на меня так смотрите.

Я помолчала.

— Ярик… ты ведь ничего не выкинешь? То есть ты понимаешь, на что я способна, а я вовсе не хочу причинить тебе боль.

— Причинить боль? — повторил он с искренним недоумением, а потом уставился на меня. — Но вы же не думаете, что я вас обижу?

Я промолчала.

— Вы ведь не считаете меня преступником? — заволновался он.

— Ярик, — тихо ответила я, — ты убил Мэтти.

— Но я же не хотел! — воскликнул он с искренним огорчением. — Я же вам всё объяснил: это вышло случайно.

— И тем не менее это случилось.

Он отвернулся и шагал какое-то время молча. А потом снова повернулся:

— Мисс Кармель, а любить — это дурно?

— Нет, конечно, Ярик. Любовь — это светлейшее из чувств…

Я запнулась. Раньше я бы ещё добавила: «которое делает нас лучше». Так всегда говорится в романах. Но потом я вспомнила хозяев Ашеррадена, чья тёмная страсть сделала стольких людей несчастными.

— А как по-вашему, я совершил очень плохой поступок?

— Преступление — это плохо, Ярик.

— Но я ведь сделал это во имя светлейшего из чувств, — возразил он. — Как поступок во имя любви может быть таким дурным? Ведь это произошло не потому, что мне не нравилась Мэтти, и не из-за злости — напротив, я хотел как лучше, я хотел сделать другого человека счастливым.

Я задумалась над его словами: он, несомненно, совершил преступление, но как его оценивать? Можно ли считать абсолютным злом то, что совершено безо всякой корысти ради лучшего из чувств?

— Я не могу ответить на твой вопрос, Ярик. Всё, что я знаю, надо постараться любить так, чтобы другим не было из-за этого больно.

Он притих, осмысливая мои слова, и окончание пути прошло в молчании.

Когда мы переходили мост, Ярик предложил мне руку, но я отказалась, сделав вид, что мне удобнее держаться за бортик. На самом же деле я не могла преодолеть недоверие. Я всё ждала, что он попытается сбежать, напасть на меня или совершить ещё что-то необдуманное. Ещё днём я бы без колебаний позволила ему перенести себя через бурный ручей. Но сейчас я ежесекундно ожидала подвоха. Не может быть, чтобы человек, сделав что-то ужасное, в остальном остался самим собой: милым, добрым и весёлым. Или это возможно и дело в окружающих? Именно они уже не смогут воспринимать его, как раньше?

Ярик поверил или сделал вид, что поверил, и мы перебрались на другой берег.

«Любовники» прошептали нам что-то вслед, часовня подмигнула шпилем.

Теперь кладбище не казалось мне пугающим и таинственным: просто старый погост, последняя пристань.

— Это там, — указал Ярик.

Мы двинулись по уже знакомой тропинке. По мере продвижения во мне нарастала досада: этим же путём я следовала всего пару дней назад. Похоже, Мэтти упокоилась совсем рядом с последним приютом Дороти Гросс. Надо же: я была так близко.