Девочка Надя, чего тебе надо?

Ничего не надо, кроме шоколада.

Шоколада нету, на тебе конфету.

А конфеты нету – получай монету!

Дальше слов отец не знал и начинал сызнова:

Девочка Надя, чего тебе надо?

Ничего не надо, кроме шоколада…

Он мог на протяжении вечера петь это без конца, причем если вначале звучало добродушно, с иронией по отношению к глупой и капризной девочке Наде, то к десятому разу получалось уже с нервной укоризной, будто девочка Надя не просто отказывалась, а кобенилась, издевалась, а когда отец выпивал в свою меру, он начинал просто рычать.

Девочка Надя, чего тебе надо?

Ничего не надо, кроме шоколада… —

хрипел он с ненавистью, девочка Надя становилась злыдней, стервой, которую убить мало. А если не убить, то хотя бы проучить. К этому моменту мать старалась уйти из дома, спрятаться у соседей, потому что за неимением девочки Нади отец желал проучить ее. И, если находил, проучивал. Потом, конечно, сыновья выросли и не давали ему уже безобразничать. Павел однажды сказал Максиму мудрые, как с ним иногда случается, слова:

– А мы ведь, брат, должны быть благодарны отцу. Пьяница был, злой как собака, мрачный, никого не любил, над матерью издевался, но мы зато из-за этого были сообща, ведь правда? Маму защищали, себя защищали. Вспомни, когда ты его табуреткой по голове ударил, что он сказал? Весь кровью умылся, упал, а потом встал и что сказал? Помнишь?

Максим, конечно, помнил:

– Молодец, сынок!

– Именно! То есть он нутром тоже понимал, что вот так странно нас воспитывает. Воспитание враждой, можно сказать, враждой к нему. Зато дружбой между нами, верно?

Что ж, верно. Хотя гонял отец их не только по пьяни и сдуру, гонял, если плохо учились, надо отдать ему должное. Кричал:

– Попробуйте у меня только в люди не выйти! Я вас на своей шее кормить всю жизнь не собираюсь! Денег нет, умом берите! Образованием! А то или к станку, или воровать. У станка я за вас отстоял, спасибо! А воровать если будете, убью своими руками!

Утих только, когда они и в самом деле занялись образованием и, главное, стали настолько крепкими, что могли запросто дать сдачи – и давали, если лез. Только Леня отца не трогал, хотя, может, по слабосилию. Павел и Максим пошли в отца, высокие, крепкие, а Леня тонкий, хрупкий, как мама. И довольно красивый, конечно, мама же красивая была. Если б не ее глухота, могла найти себе не того мужика, кто подобрал, а любого. Вот, может, и злился отец на нее: понимал, что не по любви вышла, считал себя благодетелем, а благодарности не видел.

Так вот, эта Надя из отцовской песни казалась тогда Максиму какой-то непотребной, гулящей девкой, с виду похожей на дурочку из соседнего дома, девицу лет то ли двадцати, то ли тридцати. Она, растрепанная и грязная, вечно бродила по двору, искала объедки для собак и кошек, которые всегда вились вокруг нее. Дурочка тоже, должно быть, слышала песню отца каждое воскресенье, да и весь двор слышал, вот и стала подходить к кому попало с предложением:

– Дай конфетку, чего покажу!

Пацаны давали, если была конфетка, она задирала подол, приспускала трусы и показывала. Максим тоже видел и разочаровался: такие же волоски, как у него, ну и что? А остальное, что ниже, она не показала. Однажды, на майские праздники, когда весь их микрорайон, да и весь Сарынск, поголовно пил, пацаны, угостившись портвейном, зажали дурочку между сараями, раздели, причем она не кричала, а только хихикала. Потом Павел в одежде лег на нее и поерзал. Встал и сказал:

– А ну давай налетай, пока голая!

И всех заставил лечь на нее и подергаться. Дурочка сначала хохотала, но потом заплакала, разнюнилась, просила отпустить. Отпустили только, когда на ней поелозил последний.

Потом ходили и хвастались (что взять с лопухов, совсем были малые!), что на праздники одну девку зажали и чохом отпарафинили. Павел не велел говорить, кого именно, пообещал наказать, если кто проболтается. Не проболтались, хвастались, ходили гордые, словно все разом поверили, будто и впрямь совершили настоящее мужское дело с настоящей женщиной.

Именно так говорили в их дворах: отпарафинить. Потом появились другие слова, включая современное и самое ходовое «трахаться», а у них было вот это. Почему? Может, по сравнению с тем, как лыжи парафинили, то есть смазывали парафином – туда-сюда, туда-сюда?

Максим, когда вырос, хотел найти продолжение этой песни, но нигде не попалась. Возможно, она состояла только из одного куплета. Наткнулся, правда, купив диск шансона, на глумливую переделку:

Пролетело лето, наступила осень,

Я тебя за лето раз всего лишь восемь,

А Андрейка двадцать, а Данилка сорок,

Поимели и тебя, и различных телок.

Надо мной смеется вся наша округа,

Где ж твоя невеста? Где ж твоя подруга?

А ты то с Никитой, то ты с Николаем,

И тебя собаки провожают лаем.

И т. д.

Максим дал послушать диск с песней Павлу, тот скривился:

– Гадость!

Но то, как отец пел про Надю, вспомнил и тоже поискал текст или запись песни. И тоже не нашел. Зато, купив сборник балалаечных аранжировок, наткнулся на обработку мелодии этой песни, и Максим не раз был свидетелем, когда, в полосы запоя, Павел без конца ее слушал. И еще одна у него была с этого диска любимая – со странным названием «Царь Николай». Немного похожа на «Выйду на улицу, гляну на село». Кстати, с этого времени Павел увлекся народной музыкой, собрал большую коллекцию, это было у него второе пристрастие после Хемингуэя.

– Ты послушай, – говорил он Максиму, – как это действительно по-русски звучит! Она и веселая, но она и печальная!

И Павел то смеялся, то плакал, а Максим терпеливо ждал, когда брат устанет и разрешит позвать врача (это было еще до знакомства со Сторожевым).

Петр же, напротив, очень полюбил как раз глумливую переделку, с удовольствием слушал ее в машине, включив на полную громкость.

Итак, Максим наслаждался общением с деловитой и красивой Надеждой, она тоже получала немалое удовольствие.

– Первым делом мы, конечно, будем искать помещение, – улыбаясь, говорила Надежда. – Чтобы и вместительное, и на ходовом месте, и не очень дорого. Надеюсь, вы поможете советом?

Максим легко прочитывал этот вопрос. На самом деле властные органы никакого отношения к подысканию помещений для заезжей коммерческой структуры не имеют. Снюхались частники, договорились, один сдал в аренду, другой платит. Но властные органы могут обидеться. У них ведь тоже есть что предложить или порекомендовать – к чему они имеют заинтересованное касательство. То есть Надежда элегантно давала понять, что знает правила игры, при этом переплачивать не хочет, но лучше уж заплатить властным органам, чем кому-то еще.

– Советом помогу, хотя дело непростое, сами понимаете, Сарынск не резиновый, окраин много, а центр один. Но варианты есть.