— Кто-нибудь, возьмите ребенка, — сказал я с видом усталого героя, — мне нужно вернуться.

Как я и планировал, меня подхватили под руки.

— Тебе нельзя возвращаться, это безумие, ты истекаешь кровью, — скандировала толпа.

— Вы не понимаете, — запротестовал я, являя собой картину мучительной и противоречивой добродетели, — там могут быть еще дети.

Я изо всех сил пытался вырваться из их лап, но так, чтобы не слишком усердствовать.

Пару недель назад я получил спам, в котором мне предлагали купить маленькие синие таблетки с невероятным эффектом, а еще прийти на семинар. Перед тем как удалить письма, я распространил их среди всех людей, которые мне не нравятся. Однако это заставило меня вспомнить о счастливых моментах.

Когда я был студентом в Дублине, наш профессор решил устроить семинар с разбором клинических случаев. Даже в те более невинные дни (а Ирландия тогда была очень невинной) это в значительной степени считалось проявлением тщеславия, способом напомнить всем другим врачам-консультантам, что, хотя они зарабатывают намного больше денег, чем организатор, и у них есть большие блестящие машины (это важно для консультантов, особенно заслуженных), из-за своей частной практики им по-прежнему необходима репутация в академическом мире, в котором профессор все еще остается самой большой шишкой.

В первый день на лекции собралась приличествующая случаю толпа — смесь угрюмых врачей, слюнявых ординаторов, жаждущих продвижения по службе, сбитых с толку исследованиями, измученных стажеров и похмельных студентов-медиков. Все они зачарованно ждали катастрофы, которая, как мы знали, непременно случится.

Большая проблема заключалась в том, что наш профессор пользовался особой популярностью среди пациентов, поэтому, когда орды хлынули в первую палату, там лежала только одна маленькая старушка. Старший ординатор представил не очень интересную историю, после чего вся труппа вышла в коридор для обсуждения.

Я оказался позади и услышал не слишком много. Не то чтобы мне было все равно, моменты, которые я мог уловить, касались в основном ее испражнений и того, насколько они были нормальны. И тут я заметил, что медсестра выкатила вышеупомянутую старушку из первой палаты.

И действительно, когда мы вошли в другую палату, почтенная пациентка снова лежала там, восхитительно одинокая.

Затем, к нашей беспредельной радости, один из ординаторов, который опоздал и пропустил первую палату, снова начал выставляться. Большая часть толпы, его конкуренты, ликовала, глядя, как он зарывается. В то же время другие, более порядочные, души пытались привлечь его внимание, украдкой резко проводя ребром ладони по горлу. Но это был его звездный час, большой день, ничто не могло остановить его, и он продолжал до самого конца.

Когда он, наконец, закончил, наступило долгое молчание, прерываемое только хихиканьем студентов-медиков.

— Есть вопросы? — спросил профессор, выглядя таким же обескураженным, как и консультанты.

— Можно мне пойти домой? — спросила старушка.

Несколько недель назад моя сестра была госпитализирована в Глазную больницу Мурфилдс в Лондоне, где ей провели операцию из-за меланомы сетчатки. Процедура прошла очень успешно, и у меня не хватит слов, чтобы как следует описать больницу и врачей отделения. Они проявили бесконечную доброту и невероятный профессионализм. Это НСЗ в лучшем виде.

Пока радиоактивный аппликатор был на месте, радиоактивной была и моя сестра. Поскольку я — врач и, следовательно, невосприимчив к радиации, семья поручила мне, так сказать, присматривать за ней.

В солнечную погоду я ношу солнцезащитные очки-маску, их удобно надевать поверх обычных. В первый день, когда я шел в больницу, я чуть споткнулся. Мужчина сзади схватил меня за руку и спросил, все ли нормально. Я заверил его, что со мной все в полном порядке, и он поинтересовался, куда я иду.

— Четвертый этаж, — сказал я.

— Я отведу вас, — предложил он. Очень любезно с его стороны.

В первый раз в новой больнице бывает трудно найти дорогу, и, как Бланш Дюбуа в «Трамвае „Желание“», я всегда полагаюсь на доброту незнакомцев. Но когда мы шли, он мягко взял меня за руку, и до меня медленно дошло: 1) спотыкание, 2) солнцезащитные очки-маска и 3) место — все указывало на то, что я слабовидящий. К этому времени мужчина уже проводил меня до лифта, и я почувствовал, что было бы невежливо и неучтиво внезапно сбросить маску, сказав: «Зацени-ка, я прекрасно вижу». «Я в кровь так далеко зашел, что повернуть уже не легче, чем продолжить путь…»[187]

— Спасибо, теперь я точно в полнейшем порядке, — сказал я, но моего ангела-хранителя было не остановить. Он настоял на том, чтобы подождать со мной и убедиться, что я войду в лифт без приключений. Последовало бесконечно долгое ожидание. К этому времени уже собралась очередь — некоторые, очевидно, с подлинными нарушениями зрения.

Наконец прибыл лифт.

— Отойдите, пожалуйста, — объявил мой ангел-хранитель. — Пусть сначала этот джентльмен.

Я вошел в лифт, театрально теребя кнопки, как будто на ощупь определял номер четыре.

— Какое мужество, — пробормотал кто-то позади меня.

Ангел-хранитель подождал, пока закроются двери, и помахал мне на прощание.

И, черт возьми, прежде чем опомниться, я помахал в ответ.

Вера — это эмоциональное состояние, которое не поддается рациональному убеждению, сказал Спиноза. И, Боже, я мог бы подписаться под каждым словом, хотя важный жизненный опыт я получил не на каком-то безумном религиозном празднике, когда люди театрально режут себя или падают, что-то непонятно бормоча, а в холодном свете хирургической палаты.

В годы моей интернатуры к нам поступил молодой человек с каким-то образованием в левом верхнем подреберье. Ирландия тогда была бедной страной. Никаких продвинутых визуальных исследований — так что диагноз в значительной степени зависел от клинического обследования и оставался загадкой до прибытия старшего ординатора.

— Это увеличенная селезенка, — объявил тот, — я чувствую углубление.

Он был настолько уверен, что никто не мог ему возразить. Нам полагалась еще одна попытка, и, конечно же, там было все ясно, как белый день. Углубление. Как мы могли его пропустить?

Новость распространилась, как лесной пожар, по больнице и дальше. Студенты-медики просто обожают обсуждать обнаруженные клинические признаки, и они валили толпами, чтобы пальпировать это замечательное углубление. Старший ординатор, в чьем тоне уже начали звучать собственнические нотки, нежно проводил руками по животу пациента с видом шоумена. Студенты робко ощупывали себя, казались смущенными и неуверенными, но потом, когда смотрели на выжидающее выражение лица старшего ординатора, их глаза загорались. «Да, вот оно, я чувствую, это углубление, определенно углубление, чудесное, прекрасное углубление, самое лучшее из тех, что мне доводилось находить».