Харри посмотрел в чашку. Стеффенс был прав, говоря об удивительно плохом кофе.

– Означает ли это, что вы не любите свою работу?

– Я ненавижу свою работу, – улыбнулся главный врач. – Если бы я мог выбирать, я бы стал концертирующим пианистом.

– Мм… А вы хороший пианист?

– В этом и заключается проклятие – когда человек недостаточно хорош для того, чем он любит заниматься, и хорош для того, чем он заниматься ненавидит, не так ли?

Харри кивнул:

– Это проклятие. Мы делаем то, для чего нас можно использовать.

– А ложь заключается в том, что того, кто следует своему призванию, ждет награда.

– Возможно, иногда работа является достаточной наградой.

– Только для концертирующего пианиста, который любит музыку, или для палача, обожающего кровь. – Стеффенс указал на бедж с именем на халате. – Я родился и вырос среди мормонов в Солт-Лейк-Сити, меня назвали в честь Джона Дойла Ли, богобоязненного, миролюбивого человека, который осенью тысяча восемьсот семьдесят пятого года получил приказ от вышестоящих членов паствы совершить убийство группы эмигрантов-безбожников, вторгшихся на их территорию. Он описал свои душевные муки в дневнике, и в частности отметил, что этот ужасный призыв судьбы ему остается только принять.

– Резня в Маунтин-Мидоуз.

– Вот видите. Вы знаете историю, Холе.

– Я изучал серийные убийства в ФБР и основательно познакомился с самыми известными массовыми убийствами. Но должен признаться, я не помню, что случилось с вашим тезкой.

Стеффенс посмотрел на часы:

– Награда, будем надеяться, ждала его на небесах, потому что на земле все предали Джона Дойла Ли, включая нашего духовного наставника Бригама Янга. Джона Дойла приговорили к смерти. Тем не менее мой отец считал примером для подражания отречение от людской любви, которую так легко купить, во имя следования призыву, который ты ненавидишь.

– Возможно, он не настолько его ненавидел, как утверждал.

– Что вы хотите сказать?

Харри пожал плечами:

– Алкаш ненавидит и проклинает спирт, потому что он разрушает его жизнь. И одновременно спирт является его жизнью.

– Интересная аналогия. – Стеффенс поднялся, подошел к окну и раздвинул шторы. – А как у вас, Харри? Ваше призвание по-прежнему разрушает вас и является вашей жизнью?

Харри прикрыл глаза рукой и попытался посмотреть на Стеффенса, но внезапно хлынувший свет слепил его.

– А вы по-прежнему мормон?

– А вы по-прежнему в деле?

– Вроде да.

– Мы не можем иначе, так ведь? Мне надо работать, Харри.

После того как Стеффенс ушел, Харри набрал номер Гуннара Хагена.

– Привет, шеф. Мне нужна полицейская охрана в больнице «Уллевол», – сказал он. – Сейчас же.

Виллер стоял там, где ему было велено, за кузовом автомобиля, припаркованного прямо поперек выхода.

– Я видел, как вошел полицейский, – сказал он. – Все в порядке?

– Мы установили пост у ее двери, – ответил Харри, усаживаясь на пассажирское сиденье.

Виллер засунул служебный пистолет в кобуру и сел за руль.

– А что с Валентином?

– Бог его знает. – Харри вынул из кармана волосок. – Разумеется, это просто паранойя, но попроси судмедэкспертов провести экспресс-анализ вот этого, просто чтобы исключить совпадения с найденными на местах преступлений уликами, хорошо?

Они скользили по улицам. Пейзаж за окном напоминал замедленную обратную перемотку того, что они видели, когда двадцать минут назад неслись с бешеной скоростью по этой же дороге, но в противоположном направлении.

– А мормоны вообще используют крест? – спросил Харри.

– Нет, – ответил Виллер. – Они считают, что крест символизирует смерть и что это язычество. Они верят в Воскресение.

– Мм… Значит, мормон с распятием на стене – это почти как…

– Мусульманин с изображением Мухаммеда.

– Точно.

Харри увеличил громкость радио. «The White Stripes»[30]. Композиция «Blue Orchid». Гитара и барабаны. Нагота. Ясность.

Он сделал еще громче, не зная наверняка, что именно он пытается заглушить.

Халлстейн Смит сидел сложа руки. В Котельной он был один, а без присутствия остальных сделать мог не так много. Он закончил писать краткий психологический портрет вампириста, потом погулял по Сети и почитал, что пишут об убийствах вампириста. Да, еще он пошел назад во времени и прочитал, что писали газеты за пять дней, предшествовавших первому убийству. Халлстейн Смит подумывал о том, не использовать ли выдавшееся время для работы над докторской диссертацией, но тут зазвонил его телефон.

– Алло?

– Смит? – произнес женский голос. – Это Мона До из «ВГ».

– Слушаю вас.

– Вы удивлены.

– Только потому, что я не думал, что здесь, на нижнем этаже, у нас есть связь.

– Кстати, о связи; вы можете подтвердить, что вампирист наверняка имеет отношение к исчезновению сотрудницы ресторана «Шрёдер», которое произошло сегодня ночью?

– Подтвердить? Я?

– Да, вы же сейчас работаете на полицию, так ведь?

– Ну да, работаю, но я не вправе высказываться.

– Потому что не знаете или потому что не имеете права?

– Наверное, по обеим причинам. Если бы я что-нибудь сказал, мои слова должны были бы носить общий характер. Как эксперт по вампиристам, я имею в виду.

– Прекрасно! У меня тут будет подкаст…

– Что?

– Радио. У «ВГ» есть собственный радиоканал.

– Ах вот как…

– Могла бы я пригласить вас на программу поговорить о вампиристе? В очень общих чертах, разумеется.

Халлстейн Смит задумался.

– Я должен получить разрешение от руководства следствия.

– Отлично, тогда я жду от вас звонка. И совершенно другая тема, Смит. Я написала статью о вас, которой, я надеюсь, вы были удовлетворены. Косвенным образом это я привела вас в центр событий.

– Ну да.

– Можете ли вы за это сказать мне, кто из полицейских заманил меня вчера в контейнерный порт?

– Заманил вас куда?

– Ну ладно. Хорошего дня.

Халлстейн Смит сидел и смотрел на телефон. Контейнерный порт? О чем она говорит?

Трульс Бернтсен скользил взглядом по фотографиям Меган Фокс на мониторе компьютера. Она так подурнела, что это почти пугало. Дело только в фотографиях или же в том, что ей уже перевалило за тридцать, о чем он знал? Знал, что́ рождение ребенка делает с женским телом, которое в «Трансформерах» 2007 года было безупречным. Или же дело в том, что сам он за последние два года сбросил восемь килограммов жира, заменив их на четыре килограмма мышц, и оттрахал девять женщин? И это сделало несбыточную мечту о Меган Фокс чуть-чуть менее несбыточной? Ведь один световой год длится меньше, чем два. Или дело было просто-напросто в мысли о том, что через десять часов он будет сидеть рядом с Уллой Бельман, единственной женщиной, которую он желал больше, чем Меган Фокс?