– Они умрут, – изрек он, снова посмотрев на Томаса. – Умрут посредством Малис.

Церковник щелкнул пальцами.

Рядом с главным алтарем располагалась дюжина монахов, но теперь они отошли в сторону, и Томас заметил еще одного из братьев. Это был старик, и его избили так, что белая ряса была перемазана кровью, капающей с разбитых губ и носа. А за ним, в тени позади алтаря, находилась усыпальница. Она представляла собой резную каменную раку, покоящуюся на двух каменных же постаментах в нише апсиды. Крышка раки была сдвинута в сторону. Тут из тени выступила знакомая фигура. Это был тот самый шотландец, Скалли. Вплетенные в длинные волосы кости стукнули, когда он подошел к раке и сунул туда руку. У него теперь и в бороду были вплетены кости, и они загремели по нагруднику, который он надел поверх кольчуги.

– Ты солгал мне, – обратился гигант к Робби. – Заставил меня сражаться за проклятых англичан! И твой дядя говорит, что ты должен умереть, что ты – жалкий бздун, а не мужчина. Ты недостоин имени Дугласов. Кусок собачьего дерьма, вот ты кто.

Из раки Скалли извлек меч. Он совершенно не походил на меч со стенных росписей. Этот выглядел как фальшион, один из тех дешевых клинков, что могли служить и ножом для колосьев, и оружием. Лезвие у него было толстое, изогнутое, расширяющееся к острию – таким оружием удобнее рубить, чем колоть. Сам клинок выглядел старым и неухоженным – зазубренный, потемневший, грубый, и все же при виде его Томас с трудом подавил желание упасть на колени. Сам Христос смотрел на этот меч, возможно, дотрагивался до него, а в ночь перед своими страстями не позволил клинку спасти ему жизнь. Это был меч Рыболова.

– Убить их, – приказал кардинал.

– Нельзя здесь проливать кровь! – запротестовал седобородый монах. Должно быть, это был аббат.

– Убить их! – завопил кардинал, и арбалетчики вскинули оружие. – Не с помощью стрел! – опомнился Бессьер. – Пусть Малис исполнит свой долг и послужит Церкви, как это ей предназначено. Пусть свершит она свою славную работу!

Лучник спустил тетиву, и стрела отправилась в полет.

Стрела ударила Скалли прямо в нагрудник. Стрелу венчал пробойник – наконечник для пробивания доспехов. Пробойники ковались из стали, они были длинными, тонкими, остроконечными и без зазубрин, а первые несколько дюймов древка изготавливались не из ясеня, а из более тяжелого дуба. Если какая стрела и способна была пробить стальную пластину, так это именно пробойник, концентрировавший всю массу стрелы и накопленную ею силу движения в одной маленькой точке, но этот наконечник смялся, как дешевое железо. Лишь немногие кузнецы знали, как делать добрую сталь, и иные шли на обман, подсовывая железные пробойники вместо стальных. Хотя этот и не смог пробить нагрудник Скалли, сила удара стрелы была такова, что шотландец попятился на три неуверенных шага, споткнулся о ступени алтаря и грузно сел. Он подобрал угодившую в него стрелу, посмотрел погнутый наконечник и ухмыльнулся.

– Если кто-нибудь и совершит убийство в этой проклятой церкви, – донесся голос из западной части храма, – так это я. Что, черт возьми, тут творится?

Томас обернулся. В церковь вливались латники и лучники, все с одинаковой эмблемой: стоящим на задних лапах львом и золотыми лилиями на голубом поле. Тот же самый герб, который носил Бенджамин Раймер, слуга графа Уорика, а властный голос и самоуверенность вновь прибывшего подразумевали, что по нефу шествовал граф собственной персоной. На нем был дорогой, но перепачканный грязью доспех, клацавший при ходьбе, и сапоги с железными подковками, издававшими при соприкосновении с плитами пола громогласный звук. Джупона он не носил и, таким образом, не показывал герба, но статус его подчеркивала короткая толстая цепь из золота, надетая поверх голубого шелкового шарфа. Граф выглядел на несколько лет старше Томаса, с тонкими чертами лица, был небрит, а нечесаные каштановые волосы примялись шлемом, который держал в этот момент оруженосец. Уорик нахмурился. Быстрый его взгляд обежал весь храм, и граф явно остался недоволен увиденным. Следом за ним вошел еще один гость – мужчина чуть постарше, седовласый, с короткой бородой и в изрядно помятых доспехах. Что-то в его лице, грубоватом и обветренном, показалось Томасу знакомым.

Кардинал ударил посохом по ступеням алтаря.

– Вы кто такие? – потребовал сообщить он.

Граф – если это действительно был граф – не удостоил его ответом.

– Кто кого, черт побери, тут убивает? – осведомился он.

– Это внутреннее дело Церкви, – высокомерно отрезал кардинал. – Вам следует удалиться.

– Я уйду, когда буду готов уйти, черт возьми, – отозвался гость и стремительно повернулся, услышав шум в задней части храма. – Если тут какие-то чертовы проблемы, я прикажу своим людям выгнать всю вашу проклятую толпу прочь из монастыря. Желаете ночевать в сырых полях? Ты кто такой?

Этот вопрос был адресован Томасу, который, предполагая, что перед ним граф, опустился на одно колено.

– Сэр Томас из Хуктона, господин. Вассал графа Нортгемптонского.

– Сэр Томас был при Креси, милорд, – негромко произнес седой. – Один из людей Уилла Скита.

– Ты лучник? – спросил граф.

– Да, милорд.

– И произведен в рыцари? – В его голосе прозвучали одновременно удивление и неодобрение.

– Так, милорд.

– Причем заслуженно, милорд, – твердо заявил спутник графа, и Томас вспомнил, кто это. Это был сэр Реджинальд Кобхэм, знаменитый воитель.

– Мы вместе были у брода, сэр Реджинальд, – подтвердил Томас.

– Бланштак! – воскликнул Кобхэм, припомнив название брода. – Боже правый, ну и схватка там была! – Он ухмыльнулся. – Вместе с тобой дрался какой-то священник, да? Ублюдок колол французские головы топором.

– Отец Хобб, – сказал Томас.

– Вы закончили? – рявкнул граф.

– Ничего подобного, милорд, – весело возразил Кобхэм. – Воспоминаний нам еще на несколько часов хватит.

– Чтоб провалиться вашим чертовым потрохам, – выругался граф, но беззлобно.

Он мог быть английским графом, но хорошо понимал, что к советам таких, как сэр Реджинальд Кобхэм, лучше прислушиваться. Подобных людей прикрепляли к крупным лордам в качестве назначенных королем советников. Можно родиться богатым, знатным и высокопоставленным, но нельзя родиться солдатом, и король заботился о том, чтобы аристократы внимали мудрости людей не столь благородных, зато сведущих. Граф мог командовать, но, если ему хватало ума, он отдавал приказы только после того, как сэр Реджинальд принимал решение. Граф Уорик не был новичком, он дрался при Креси, но мыслил достаточно здраво, чтобы прислушиваться к добрым советам. Впрочем, в этот миг он выглядел слишком рассерженным, чтобы проявлять благоразумие, и его гнев распалился еще сильнее, когда его взгляд упал на красное сердце на полинялом джупоне Скалли.