Элизабет вскочила со стула и схватила тарелки со стола. Джон заметил, что она смахнула с глаз сердитые слезы, и тут же смягчился.

— Лиззи… — нежно пролепетал он.

— Неужели мы никогда не будем жить спокойно? — возмутилась она. — Ты уже не молоденький мальчик, Джон. Когда же наконец ты останешься дома? У нас есть сын, дом, у тебя есть великолепный сад и твои редкости. Неужели этого недостаточно, раз ты мчишься через полсвета драться с французами, которые были нашими друзьями и союзниками еще в прошлом году?

Традескант поднялся и подошел к жене. Колени у него болели, поэтому он старался ступать ровно и не хромать. Он обнял ее за талию и под серым платьем ощутил тепло и мягкость ее тела.

— Прости меня, — попросил он. — Я должен ехать. Подари мне твое благословение. Ты никогда не заставишь меня отправиться в плавание без твоего благословения.

Она повернула к мужу обеспокоенное лицо.

— Я могу благословить тебя и молить Господа присмотреть за тобой. Но боюсь, что ты отправляешься на бессмысленную войну и в дурной компании. Тобой будут плохо командовать, плохо руководить, тебе плохо заплатят.

Традескант отпрянул.

— Это не благословение, это пожелание неудачи!

Элизабет покачала головой.

— Это правда, Джон, о которой в стране знают все, кроме тебя. Все, кроме тебя, думают, что твой герцог втравливает Англию в эту войну в пику Ришелье, ну и чтобы подразнить короля Франции, которому он уже наставил рога. Все, кроме тебя, думают, что Бекингем старается пустить пыль в глаза королю Карлу. Все, кроме тебя, думают, что Бекингем дурной и опасный человек.

— Вижу, ты снова наслушалась сплетников и проповедников. — Джон побелел от ярости. — Это ядовитое блюдо не ты приготовила.

— Проповедники не говорят ничего, кроме правды! — Элизабет наконец вступила в открытое противостояние. — По их словам, новый мир наступит лишь тогда, когда богатство страны будет поделено между людьми и каждый получит свою долю! А король только после того увидит истину и отдаст народу страну, как будет свергнут его советчик. И еще: если король не начнет бороться с католицизмом у себя дома, с католическими ритуалами у себя в церкви и с нищетой на своих улицах, тогда мы все должны подняться и построить новый мир сами.

— В Виргинии, — издевательским тоном произнес Джон. — Я просто вложил деньги в многообещающий бизнес. Это не было мечтой о новом мире.

— Да уж конечно! В нашем нынешнем мире точно нет места для мечтаний, — парировала Элизабет. — В Тауэре сидят невиновные, бедных людей налоги превращают в нищих. Каждое лето чума на улицах, голод в стране, а самый богатый король в мире разъезжает, разряженный в шелка. А рядом — его фаворит на арабском скакуне.

Джон взял жену за подбородок и поднял лицо так, что она вынуждена была смотреть ему в глаза.

— Это измена, — объявил он. — Я не позволю таких речей в моем доме. Я ударил Джея за меньшее. Запомни, Элизабет, я оставлю тебя, если будешь выступать против моего господина. Я вышвырну тебя, если станешь критиковать короля. Я отдал душу и сердце герцогу и королю. Я их слуга.

У Элизабет был такой вид, будто супруг и в самом деле ее ударил.

— Повтори, что ты сказал, — прошептала она.

Он медлил, не понимая, то ли она и в самом деле бросила ему вызов, то ли просто не поверила своим ушам. Но и в том и в другом случае он не мог пасовать перед женщиной. Субординация, предписанная мужчине Божьей волей, была ясной: чувства жены не могли нарушить обязательства мужчины перед господином, перед королем, перед Богом.

— Я оставлю тебя, если будешь выступать против моего господина, — повторил Джон так же торжественно, как клялся во время давней брачной церемонии в церкви Меофема. — Я вышвырну тебя, если станешь критиковать короля. Я отдал душу и сердце герцогу и королю. Я их слуга.

Развернувшись, Традескант вышел из комнаты.

Элизабет услышала, как он тяжелой поступью поднялся вверх по лестнице в спальню, потом заскрипела крышка деревянного сундука, откуда он достал свой дорожный костюм, переложенный лавандой и рутой. Чтобы удержаться на ногах, Элизабет оперлась рукой о трубу дымохода, колени у нее внезапно подогнулись, и она рухнула на маленький трехногий стул, стоявший у очага.

— Я хочу поехать с ним, — вдруг заявил со своего места Джей.

— Ты еще слишком молод, — рассеянно возразила Элизабет, даже не обернувшись.

— Мне уже почти девятнадцать, я взрослый. Там я смогу поберечь отца.

Она подняла взгляд на живое возбужденное лицо сына, на его темные глаза, такие же, как у отца.

— Я не вынесу, если ты тоже уедешь, — призналась Элизабет. — Ты останешься дома со мной. Это плавание и так разобьет много сердец и в нашем поместье, и по всей стране. Я не могу рисковать еще и тобой.

На лице Джея читался протест.

— Ах, сынок, не трать время на упреки и не пытайся меня переубедить! — вдруг горько вскрикнула Элизабет. — Отец не возьмет тебя. Он не позволит тебе поехать. Он желает быть только с герцогом.

— Опять этот герцог, — обиженно пробубнил Джей.

Элизабет отвернулась от сына и уставилась на огонь.

— Ты прав, — согласилась она. — Если бы я не замечала этого раньше, то все равно узнала бы сейчас. После того как он прямо в лицо дважды сказал мне, что принадлежит им, а не мне.

Элизабет не стала провожать флот, выходивший из бухты Стоукс недалеко от Портсмута, но слишком далеко от Эссекса. Да Элизабет и не хотела видеть, как ее муж по узким сходням поднимается на «Триумф», корабль своего господина, и как руководит погрузкой вещей. В этот воинственный поход Бекингем брал большую арфу вместе с арфистом, пару дойных коров, дюжину несушек, огромный ящик с книгами и неимоверных размеров карету вместе с ливрейными слугами, предназначенную для триумфального въезда в Ла-Рошель.

Наблюдая, как причудливый багаж герцога втаскивают по сходням, Джон был даже доволен, что жена не приехала. Сгорбившись, на корабли поднимались шесть тысяч пехотинцев и сотня кавалеристов. Сам король прибыл в Портсмут на прощальный обед со своим лордом-адмиралом; Карл неоднократно поцеловал его на прощание и пожелал успеха в миссии.

Сама миссия оставалась неопределенной. Сначала предполагалось, что они должны сокрушить французский флот по пути в Ла-Рошель. Но хотя июльское море было спокойным и приятным, они так и не встретили французский флот, а потому выполнить распоряжение не смогли. Плывя на юг, свита Бекингема резалась в карты по отчаянно высоким ставкам и проводила поэтические соревнования. Много пили и много хохотали.

Далее действовал следующий план: они прибудут в Ла-Рошель, где их радушно встретят граждане осажденного города. Даже это очевидно простое приказание не могло быть выполнено. Когда флот приблизился к городу и развернул знамена, демонстрируя, что сам великий герцог пришел снять осаду, жители города не выказали ни особой благодарности, ни особой радости. Они глубоко увязли в сложнейших и тончайших переговорах с агентами Ришелье, отстаивая право практиковать свою религию и свободно жить среди других французов. Появление флота Бекингема поставило достигнутые соглашения на грань срыва.