Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он скинул с себя одежды и прилег рядом. Коснулся ее щеки, поцеловал в губы. Глаза Миланы были полны тоски, она страшилась разлуки и хотела задержать прекрасное мгновение. Раствориться в блаженстве.
Руки Богумира ласкали ее так нежно, так бережно. Милана готова была зарыдать от переполнявшего ее чувства.
— Родная… — выдохнул Богумир. — Где бы я ни был, куда бы ни шел, знай — ты всегда в моем сердце.
Милана сморгнула с ресниц слезинки счастья и уткнулась в его плечо. Прошептала, не сдерживая чувств:
— Люби меня, прошу. Хочу быть твоей: сейчас и всегда.
Богумир с радостью ответил на призыв. Задрал край ее рубахи и на миг замер в немом восхищении.
— Ты прекрасна! — в который раз повторил он.
Сжал ее бедра и вторгся в ее великолепное тело.
Милана вздрогнула от удовольствия и запустила пальцы в его шевелюру. Выгнулась навстречу и с радостью подхватила бешеный ритм. Самозабвенно ответила мужу, погружаясь в водоворот наслаждения.
И вот мир вокруг них разлетелся на тысячу осколков. Милана благодарно прижалась к возлюбленному и пощебетала:
— Теперь я смогу ненадолго отпустить тебя…
Богумир с сожалением поднялся. Протянул руку.
— Хочешь, я провожу тебя до дому?
Милана ухватилась за его ладонь и встала на ноги. Отряхнула помятое одеяние.
— Не стоит, иначе я так и не отпущу тебя… Будь осторожен, не так то просто забрать обещанного ребенка у болотниц.
— Уже прознала? — удивился Богумир.
— Мне было видение, — призналась Милана. — Но я уверена, что и это испытание ты пройдешь достойно.
Волхв опустился на четвереньки и накинул на себя шкуру. Обернулся медведем. Поморщился, изображая улыбку.
— Опять испытания?
Милана почесала его за ухом и легонько щелкнула по носу.
— Вся наша жизнь — испытание. Иначе и быть не может.
Стойкость характера порою приносит человеку такие радости, которые превыше всех благ судьбы.
Никола-Себастье де Шамфор
Быстро шел медведь по владениям. Шагнул — рощу пересек, подпрыгнул — преодолел гору. Пейзажи мелькали перед глазами волхва, радуя изобилием и красками. С улыбкой на устах проносился он мимо деревень, городов и поселков. Заглядывал в окна, улыбался жителям.
Но люди не видели его. Принимали за черную грозовую тучу. Рев ведовского медведя слышался им ударом грома, сверканье глаз казалось разрядом молнии.
Уж, помощник и друг, обвивал мощную шею Богумира. Держался сам и держал книгу.
Благополучно преодолев половину пути, добрались они до Болотного царства. Тут уж стало не до пробежек. Увязали медвежьи лапы в трясине, шерсть цеплялась за сучья и коряги. Не хотела топь пропускать незваного гостя в свои владения. Ох, как была ему не рада.
Принял Богумир облик человеческий, крепко зажал в руке путеводный посох. И дальше пошел.
На болотной кочке, поросшей мхом и клюквой, сидела старая бабка. Скрюченная, иссохшая, дрожащей рукой собирала она кроваво-красные ягоды и отправляла их в рот. Шамкала челюстями челюстями, и ягодный сок стекал по морщинистому подбородку. Из-под драной косынки топорщились лохмы, глаза недобро поблескивали в туманном полумраке.
Богумир дернулся от отвращения. Шкура медведя спала с плеч, возвращая ему человеческий облик.
— Здравствуй, родимый, — проскрежетала бабка и призывно махнула рукой. — Подойди ближе, али страшно?
Богумир не боялся, но опасался. Много чудес повидал он за последнее время и твердо усвоил урок: не все отвратные существа плохи и жестоки. Шагнул к старухе и склонился в поклоне.
— Здравствуй, бабушка.
— И ты не хворай, — расхохоталась старуха. — А то заберу тебя с собой.
От нее пахло гнилью. Богумир отвернулся и поморщился.
— Чаво нос воротишь? — взвыла старуха. — Все тленом будете…
Догадался волхв кого встретил. И не убоялся Смерти. Улыбнулся одними глазами и изрек:
— Гибели физической я не страшусь, напрасно пугаешь. Придет время, свидимся. А пока ступай прочь, рано мне тебе в ноги кланяться.
Завертелась бабка на месте, взвились ее одежды. Белой птицей взмыла она в небо и улетела прочь. Вышине раздался крик чайки — жалобный, протяжный.
Богумир проводил ее взглядом и облегченно вздохнул. Подмигнул путеводному посоху.
— Ничего дружок, прорвемся. Видать, сильно болотницам ведунья приглянулась — вон, каких «гостей» ко мне подсылают.
Следующий встречный был и вовсе чудаковатый. Розовощекий пышнотелый молодец сидел на пне, да наигрывал на флейте печальную мелодию. Над ним вились комары. Крошечные тела их подрагивали в такт мелодии, как пазлы, складывались в призрачные картины. И чем ближе подходил Богумир, тем меньше ему нравились эти образы.
— Этого молодца лучше стороной обойти, — сказал волхв себе под нос. — А то сядет на шею, придавит, и не дойду я до цели. И помощники его того и гляди тоску нагонят и заставят о прошлой гостье вспомнить.
Избежав Болезни, забрел Богумир в трясину. Увяз по колено в зловонной жиже, потерял ориентир.
— Помогай, дружок, — обратился он к посоху, — без тебя мне тут не пройти.
Послушный уж помог волхву выползти из трясины, указал на твердые кочки и выступы.
Как здоровенный заяц перескакивал Богумир с места на место, не поддавался на уловки болотниц. Пусть себе подсовывают ему под ноги сухие на вид участки. Чувствовал: ступишь на такое место, и поминай, как звали.
Предательница-топь все не отступала, ширилась и росла. Пугала запахом прогнившей воды, высовывала из глубин разлапистые коряги. Заставляла вспомнить о жутких преданиях и содрогнуться.
Богумир брел. Зловещая тишина нарушалась лишь его шагами и хлюпаньем пузырей на болоте. Высоко над ним каркнула ворона, словно предвещая несчастье. Богумир погрозил ей кулаком и крепче сжал в руке путеводный посох.
Затем он увидел их… Болотные огоньки мерцали синеватыми искорками, манили за собой. И разнеслось над трясиной дивное пение загубленных душ. Протяжные звуки рождали в сердце волхва смятение. Такая тоска на него нашла, такая грусть. Глотая соленые слезы, он тщетно силился произнести хоть слово — губы его слиплись, не позволяя прервать волшбу.
Он вспомнил Милану. Ее теплые объятия и сладкие уста, тихий и мягкий голос. «Моя любовь, — подумал про себя Богумир, — мое оружие и мой щит». И словно яркая роза расцвела в его груди, разрушила злые чары. Голоса смолкли, огни перестали мерцать. Тоска прошла стороной.
И топь словно впиталась в землю, выпустила путника из липких, промозглых силков. Ветви деревьев с сожалением расцепили объятья над головой Богумира, и призрачный лес озарился холодным светом луны.