Но кончается полярная ночь, а с ней наступают новые промысловые заботы:

Материальные заботы, включая заработок, в этом описании главенствуют, но не только, что подтверждается, например, описанием полярной ночи на Груманте:

На что можно употребить это самое сложное время, не подходящее для промысла? А вот на что:

Так что, как и в наше время, в условиях зимовки находилось применение и интеллекту, который, как известно, не зависит от социального происхождения. Кстати, фольклор — несомненный показатель духовного поиска. Высокая грамотность среди поморов подтверждается современными археологическими раскопками.

На этом, казалось бы, благоприятном фоне выделяются особые случаи, без которых не обходится история освоения высоких широт. Так, испытания, выпадавшие порой на долю наших предков на Шпицбергене послужили основой книги академика Петра Людовика Ле Руа, увидевшей свет в 1772 году под характерным заголовком «Приключения четырех российских матрозов к острову Ост-Шпицбергену бурею принесенных, где они шесть лет и четыре месяца прожили», представляющей описание робинзонады мезенских поморов в самых экстремальных полярных условиях, испытание которыми они выдержали с минимальными потерями. Канва событий такова.

Судно с экипажем из четырнадцати человек было унесено весной 1743 года поднявшимся штормом, оставив на острове Эдж (это современное название острова, который на картах XVIII века показан как Ост-Шпицберген, в то время как поморы называли его Малый Брун в отличие от Большого Бруна — главного острова архипелага, известного ныне как Западный Шпицберген), выражаясь современным языком, рекогносцировочную партию из четырех человек во главе со штурманом Алексеем Химковым (по некоторым сведениям — Инковым), причем все их снаряжение составляло только ружье, «рожок с порохом на двенадцать зарядов и на столько же пуль, топор, маленький котел, двадцать фунтов муки в мешке, огнянку и несколько труту, ножик, пузырь с курительным табаком и каждый по деревянной трубке. С сим малым оружием прибыли они на остров» (Ле Руа, 1955, с. 9), где вскоре нашли промысловую избу, приютившую их на годы вынужденного пребывания на необитаемом острове, поскольку вернувшись к берегу, они не обнаружили судна, исчезнувшего бесследно, — люди в полном смысле оказались предоставлены сами себе, но выдержали, хотя и ценой жестоких испытаний, причем жертвой цинги стал лишь один из зимовщиков — Федор Веригин, по-ви-димому, наименее приспособленный или просто слабый. Имевшихся у них зарядов хватило на двенадцать оленей, «которые, по счастию, находились в великом числе на сем острове». На топливо пошел выброшенный морем плавник, недостатка в котором они не испытывали. Израсходовав заряды, они сделали луки и рогатины для охоты, ибо, как особо отметил Ле Руа, «нужда побуждает обыкновенно к трудолюбию», которого у них было достаточно. «С оными рогатинами, — продолжает академик, — приняли они намерение учинить нападение на одного белого медведя, которого и убили, но с великою опасностью. Низложив сего лютейшего зверя, употребили мясо его в пищу», и не только — жилы пошли на тетиву для луков. Всего же за время своего вынужденного пребывания в этой части Шпицбергена помимо десятка медведей они «упромыслили» «сими стрелами 250 оленей, не считая великого множества черных и белых лисиц» (1955, с. 14), то есть голубых и обычных песцов.

Ле Руа также описал методы борьбы с цингой, использованные Химковым и его людьми: «1) есть сырое и мерзлое мясо, разрезавши его на мелкие кусочки; 2) пить совсем теплую оленью кровь, как скоро его убьешь; 3) делать сколько можно движения телу; 4) есть сырой ложечной травы (Cochlearia) по стольку, сколько можно будет». Последний способ, как помнит внимательный читатель, новоземель-ские поморы демонстрировали еще спутникам Баренца при их возвращении после зимовки в Ледяной Гавани. Благодаря этим мерам трое зимовщиков находились в отменной физической форме, «понеже они действительно гонялись часто за сайгачами (так Ле Руа называет оленей. — В. К.) и лисицами (песцами. — В. К.), то привыкли к скорому беганию, особливо Иван Химков, младший из них, приобрел такую легкость, что он выпереживал самую быструю лошадь» по возвращении на Большую Землю. Судьба четвертого — Федора Веригина оказалась иной, поскольку он отказывался пить оленью кровь, предпочитал оставаться в избе, избегая физической деятельности. «В последние годы своей жизни лежал он беспрестанно в постели, у него недоставало больше сил, чтобы встать прямо, и ниже он мог привесть рук ко рту. Сие принудило спутников кормить его до самой смерти, подобно как новорожденного младенца».

Несмотря на явления полярного дня и полярной ночи, за все время пребывания в отрыве от цивилизации они допустили ошибку в определении времени за шесть лет лишь в двое суток, что вызвало искреннее удивление академика, на что Химков реагировал с профессиональной гордостью: «Какой же был бы я штурман, если бы не умел снять высоты солнца, ежели оное светило видно? и ежели бы не знал поступать по течению звезд, когда солнца не видно будет, и сим способом не мог бы определить суток» (1955, с. 26). Книга показывает, что академик явно недооценивал штурманскую подготовку поморских мореходов. Очевидно, определение широты также не было проблемой для Химкова-старшего, хотя координаты вынужденной зимовки в книге Ле Руа не приводятся, отметим вместе с тем, что Химков указал положение зимовки на карте. Нам остается лишь восстановить место по характерным местным признакам, из которых три имеют важное значение. Во-первых, остров был большим, чтобы на нем можно было добыть за шесть лет 250 оленей, причем примитивным оружием — скорее всего, это современный остров Эдж. Во-вторых, необычно большое расстояние от берега — четверть немецкой мили (почти два километра), что странно само по себе — скорее всего, это было связано с очень низким побережьем и вероятным подтоплением избы, что и потребовало ее постройки в глубине суши в условиях, например, формирования побережья перемытыми ледниковыми отложениями (флювиогляциал), — картина, которая наблюдается на Шпицбергене нередко. В-третьих, описанный выше просчет в определении времени мог возникнуть в условиях закрытия горизонта окрестными горами и возвышенностями, на что обратил внимание автор примечаний к изданию 1955 года член-корреспондент Академии наук и выдающийся полярный исследователь В. Ю. Визе, утверждавший, что в районе зимовки «южный горизонт был более открыт, чем северный» (1955, с. 37). Указанным природным особенностям удовлетворяет кут Тьюв-фьорда на юге острова Эдж, особенно его северо-восточный участок.