Полковнику в помощь Эдик выделил троих ребят-планетологов с Джей-станции «Каллисто-Центр». Кстати, именно Еселеву довелось первому ступить на грунт Моаны, но никаких домашних заготовок по этому поводу произнесено не было. Полковник вышел и доложил: «Стою на поверхности. Породы — углистые хондриты и силикаты. Скорость убегания — шестьдесят метров в секунду». И все. Недосуг робинзонам космоса пышные фразы разучивать и перед зеркалами репетировать. Им работать надо. И они работали. Не приседая. Шесть раз всходило и заходило Солнце, по БВ была глухая ночь, но робинзоны отгоняли усталость стимуляторами, а сонливость — таблетками спорамина. Некогда было спать! Хорошо, если военная станция на орбите Марса заметила вспышку у Цереры, а если паче чаяния и эмиссионный спектр определила… Может, и с самой Цереры что-то засекли? И сообщили в Межплатранс? В КДК, в ЦКИ, в УКБ… И все там зашевелились и кинулись их спасать… Если засекли. А если нет? А если и засекли даже и поспешили на выручку, но опоздают? Разве не может такого случиться, что за ними прилетят вечером по среднеземному, а утром энергоблок крякнет и в самых теплых каютах будет минус 180? Или передохнет вся хлорелла с батиэллой, и тогда экипаж задохнется — за полчаса до посадки десантного бота? Да мало ли, что может случиться в пространстве! Тут можно год просидеть и никого не дождаться! Нет, надо было надеяться только на самих себя и устраиваться основательно и надолго. Робинзонить помаленьку и надеяться. Еще ж не было такого, чтобы планетолет потерпел кораблекрушение, а его экипаж остался в живых. Космос — не море. Тут корабли или летают годами без аварий, или превращаются в радиоактивную тучку. А «Солярис» выбросило на необитаемый астероид… Особенности национальной космонавтики!

Впрочем, об этом как-то не думалось, головы другим были заняты. А когда уработаешься, валишься и спишь. Час или два — насколько совести хватает. Встаешь — и по-новой. Меняешь воду в ванночках с водорослями, отжимаешь эту противную высокобелковую слизь — розовую батиэлловую или хлорелловую, зеленого цвета. Утепляешь борта. Металлизируешь пробоины и трещины, затянутые смолопластом. Делаешь из электронного дерьма— разбитого, полурасплавленного, некомплектного — конфетку в виде передатчика. И чем больше проворачиваешь дел, тем больше работы наваливается — не продохнуть. Автономный энергоблок сохранился лишь один — в медотсеке. Решили свет экономить — перебрались в каюты на четвертом уровне и отсеклись. Четвертый — это если сверху считать, как положено, но от верха давно и пыли не осталось…

Лампы повключали через одну и вполнакала, температуру снизили до шестнадцати градусов во всех каютах, а в коридоре, кольцом охватывающем центральный ствол, — до плюс девяти. Перетащили со всех ярусов теплые вещи и продукты — запаслись на неделю, не меньше. А вот с водой была напряженка…

* * *

— Сколько здесь? — Эдик постучал костяшками пальцев по водяному баку емкостью три тонны. Таких на корабле было пять.

— Тридцать девять литров, — вздохнула Настя, — мы уже мерили. Чистая, хорошая вода, но… на тридцать человек… Даже до послезавтра не хватит.

— Ничего, — сказал Эдик жизнеутверждающе, — что-нибудь придумаем!

Он обвел глазами холодный камбуз. Здесь ничем «таким» не пахло. Киберкухня, белковый синтезатор, окна линии заказов — все растворялось в угрюмых багровых тенях, трепещущих в такт мигавшим красным лампочкам под сводчатым потолком.

— А сауна?

— Там пробоина, — вздохнула Настя. — Всю воду вынесло.

— Как назло все…

— И не говори…

— Надо будет наружу выйти, посмотреть — лед, может, где есть?

— И я!

Эдик противиться не стал — побоялся. Вернее, не захотел портить отношения — вожделение правило им даже при девяти тепла…

— Посмотрим, — сказал он дипломатично и покинул кухонный отсек.

В коридоре, громко клацая магнитными подковками, к нему подошел Вася.

— Там отказываются работать! — сообщил он. Вид Вася имел встрепанный — надо полагать, отказ сопровождался рукоприкладством.

Эдик даже вздохнул с облегчением. Наблюдая, с каким подъемом, в едином порыве работают люди, как проживают они первый день на астероиде, словно большая дружная семья, Иволгин все ждал срыва, памятуя, что редкая фамилия обходится без урода. И вот дождался. Нарыв созрел.

— Неработающие? — спросил он, отряхивая руки.

— Студенты! Заочники с Весты. С сессии они, что ли…

— А ну, пошли, — воинственно сказал Эдик. — Кленин! Пошли тоже.

«Бунтовщики» занимали четырехместную каюту за медотсеком. Дверца ее была полуоткрыта, из широкой щели ревела музыка, мелькнуло чье-то бледное лицо, несколько голосов вперебой осведомились, кого там еще черт принес, но если с собой прихватил, тогда ладно…

— Заходи! — крикнул одинокий голос.

Эдик зашел и огляделся. В каюте было не продохнуть — табачный дым висел сизыми пластами, не смешиваясь. Двое с маленькими усиками горланили что-то разухабистое, а третий, остролицый и худющий, лихо опрокинув стаканчик, крякнул и, сосредоточенно сопя, полез вилкой в банку термоконсервов.

Посреди каюты стоял длинноносый человек с припухшим лицом. Он назвался Аркадием Ильичом и с ходу начал жаловаться: не жизнь у них, а черт-те что, вечно одно и то же… Опять начальство не досмотрело… не додумало… проморгало… не учло…

Эдик подошел к кристаллофону, надрывавшемуся на распахнутом баре, и вырубил звук.

— Вам что было сказано делать? — резко спросил он.

— Ак-кумуляторы собрать… — пробормотал длинноносый.

— Так чего вы ждете? — с напором продолжал Эдик.

— Эй, — прогундел один из певцов и рыгнул, — а ну, быстро включил музон!

— Заткнись, — бросил Эдик, не оборачиваясь. — Вот что, хулиганы-тунеядцы, или вы работаете, как все, или — вон скафандры и марш отсюда! Вас тут никто не держит! Наверху целый ярус свободный — там вас никто не будет напрягать!

— Привыкли, что за них все дядя сделает! — пробасил Кленин и шагнул в каюту. — А насвинячили…

Кленин, брезгливо морщась и бормоча что-то неласковое, отсчитал четыре автоном-комплекта и бросил на маленький столик перед полукруглой тахтой, где неуверенно покачивалась парочка певчих.

— Нате, вот! Тебя подождать? — спросил он Эдика.

— Да нет, чего тут двоим делать?

Кленин вышел и образовалось много свободного места.

— А если я не захочу «марш отсюда»? — лениво протянул остролицый, явно нарываясь. Иволгин поднял взгляд. Осмелели1

— Вытолкаю, — раздельно сказал он. — Дам пинка под чад, и люк заблокирую, чтоб не воняло.

Гопкомпания обступила Иволгина. Аркадий Ильич, издевательски улыбаясь, поднял автономкомплект, покачал в руке и небрежно бросил на загаженный пол — АКЛ опускался медленно, как под водой. Эдик спокойно, будто так и надо, поднял скафандр и небрежно бросил обратно на столик. Затем резко обернулся и уложил длинноносого ударом лянцян — костяшками пальцев в кадык. Аркадий Ильич еще падал, когда Эдик саданул локтями по ребрам парочке выпивох, и тут же врезал остролицему — банальным приемом «кулаком в морду». Положив руку на карман с кобурой, Иволгин сказал с нажимом: