Полковник ушел в мир иной следующим летом, тогда как Антония еще много-много лет коптила небо. На нее обратили внимание органы опеки; Томаса и миссис Керридж отдали под суд за то, что они ее обворовывали. («Да чё там, по мелочи разве», – сказала в свою защиту миссис Керридж.) Более того, они пытались – правда, безуспешно – склонить ее переписать завещание в их пользу (к тому времени она совсем рехнулась; можно подумать, это было заразно). По-прежнему отписанное Доминику имущество унаследовали после смерти бабки Санни и Берти. На утверждение завещания ушли годы – прямо как в романе «Холодный дом», думал Тедди. После продажи Джордан-Мэнор и уплаты всех налогов и пошлин каждому из наследников досталось по нескольку тысяч. Берти купила новую машину, а Санни перечислил свою долю детскому приюту в Индии.

Словно повинуясь какому-то инстинкту, дети проснулись за углом от дома Тедди. «А вот и дом наш милый, мы жигу спляшем в нем», – сонно декламировала Берти, пока дедушка Тед парковал машину на подъездной дорожке.

На время отъезда хозяев Тинкер был оставлен у соседки; когда она вышла на порог и сказала: «С приездом, Тед, хорошо провели время?», Тинкер деликатно проскользнул мимо ее ног и бросился им навстречу. Санни от избытка чувств лишился дара речи, и когда Тедди сказал:

– Пойдемте-ка в дом. Мне нужно чаю попить, а вы наверняка захотите молока с тортом. Что скажешь, Санни? Я испек твой любимый – шоколадный.

Санни подумал, что сердце у него сейчас лопнет от счастья.

– Да, пожалуйста, дедушка Тед, – выговорил Санни. – Спасибо, спасибо, огромное тебе спасибо.

А Тедди ответил:

– Совершенно не за что, Санни.

Теплый, пыльный ветер повеял на него последним ароматом шиповника. На кустах, пробившихся сквозь живую изгородь, уже появились крупные ягоды, но редкие запоздалые цветки все еще тянулись к бабьему лету. Собака, задрав нос к небу, на миг замерла, словно тоже втягивала в себя эту последнюю сладость.

– Rosa canina. Собачья роза, – объяснил Тедди, как будто собака могла оценить это название. – Будет цвести, пока не придет собачий холод, – добавил он; собаки не именуют предметы и явления в свою честь, и Тедди добросовестно проговаривал для Фортуны «собачьи» названия.

Они, двое стариков со впалыми от возраста или мытарств глазами, вышли на прогулку. Вообще-то, Тедди даже не представлял, сколько лет его собаке, но знал, что во время Лондонского блица Фортуна пережила страшные потрясения, а сам Тедди в свои двадцать девять лет и вовсе был ископаемым по сравнению с другими членами экипажа (он слышал, как его любовно называли «стариком»). Кличку Фортуна придумала Урсула («к сожалению, очень банально»), когда спасла щенка из-под огня. «Я подумала: будет талисман для твоей эскадрильи», – сказала она.

В последний раз он выводил собаку – принадлежавшего Шоукроссам пса по кличке Гарри – в этот переулок еще до войны. Гарри не стало, когда Тедди проходил летную подготовку в Канаде; Нэнси тогда написала: «Извини за „радиомолчание“. Так расстроилась, что долго не могла заставить себя взяться за перо, чтобы просто вывести „Гарри умер“». Ее письмо пришло в один день с телеграммой, в которой сообщалось о смерти Хью, и, хотя потеря была несопоставимой, в сердце Тедди все же нашлось место для печали по Гарри.

Фортуна умчалась вперед и залаяла, учуяв что-то в живой изгороди: то ли крота, то ли полевку. А может, залаяла просто так: сельские дороги таили в себе множество загадок для городской собаки. Она могла шарахнуться от низко летящей птички, но даже ухом не вела, если над головой ревели четыре роллс-ройсовских двигателя «мерлин». К слову сказать, на «галифаксах» полагалось устанавливать «бристоль-геркулесы», а «мерлины» вечно барахлили. Но у «галифаксов», по крайней мере, были модифицированы хвостовые стабилизаторы, не в последнюю очередь благодаря старому доброму Чеширу, который заставил власти предержащие заменить устаревшие треугольные хвостовые стабилизаторы, из-за которых при вхождении в штопор можно было попасть в режим сваливания и распрощаться с жизнью, но «мерлины», к сожалению, никто не отменял. Тедди подозревал, что решение об установке «мерлинов» принял кто-то в министерстве ВВС – кто-то вроде Мориса. Из скупости или по глупости – эти два качества нередко идут рука об руку. «Геркулесы»…

– Ой, милый, прошу тебя, – взмолилась Нэнси, – не надо о войне. Я так от нее устала. Давай обсудим что-нибудь более интересное, чем техника бомбометания.

Тедди прикусил язык. И постарался придумать что-нибудь более интересное, но не сумел. На самом деле двигатели «галифакса» были всего лишь предисловием к забавной истории, которую Нэнси, вне всякого сомнения, выслушала бы с удовольствием, но теперь по причине какой-то своей вздорности он решил ничего ей не рассказывать. И конечно же, ему хотелось поговорить о «технике бомбометания» – с мыслью о ней он жил, с мыслью о ней готов был погибнуть, только Нэнси, запертая в башне из слоновой кости, где хранились государственные тайны, этого, наверное, понять не могла.

– Что ж, давай обсудим, чем с утра до вечера занимаешься ты, – бесчестно подколол он, а Нэнси только крепче сжала его руку и ответила:

– Ты же знаешь: я не имею права. В будущем, поверь, я открою тебе все.

Не странно ли, подумал Тедди, надеяться на будущее?

Было это пару дней назад, когда они гуляли вдоль моря, по приморской набережной. («Море», – объяснил Тедди восторженной Фортуне.) Если закрыть глаза на береговые оборонительные сооружения (трудно, спору нет), такое времяпрепровождение молодой пары в этот летний день могло бы показаться совершенно естественным. Каким-то чудом Нэнси сумела совместить их отпуска.

– Интрига! – сказала она. – Как романтично!

Тедди помчался на стацию сразу после разбора полета на Гельзенкирхен – и традиционной яичницы с беконом, награды уцелевшим в ходе вылета, – и поезд нестерпимо долго тащился до вокзала Кингз-Кросс. Нэнси встречала его на перроне; это впрямь выглядело романтично, как в кино или в романе (хотя раньше всего другого на ум пришла «Анна Каренина»). И только при виде ее напряженного лица Тедди понял, что успел забыть, как она выглядит. У него с собой даже не было ее фотографии – это упущение он решил непременно исправить. Обняв его, она выговорила:

– Милый, я так по тебе скучала. У тебя собака! А ты ни словом не обмолвился.

– Да, это Фортуна.

Собака была у него давно. Наверное, он просто забыл об этом упомянуть.

Присев на корточки, Нэнси стала возиться с собакой. Вокруг него она так не суетилась, думал Тедди. Но не возражал.

Он надеялся побыть с Нэнси в Лондоне, но она запланировала на сутки «укатить из города» (чтобы забыть о войне), поэтому они тут же переехали на другой вокзал и сели в поезд, идущий до побережья. Нэнси забронировала номер в крупном отеле («хозяйки маленьких гостиничек слишком любопытны») и привезла с собой обручальное кольцо («медяшка из „Вулворта“). Отель, как оказалось, облюбовали военно-морские офицеры с женами, но жены были сугубо береговыми: их мужья целыми днями отсутствовали, занимаясь, наверное, своими военно-морскими делами. Тедди, прибывший в летной форме, даже стушевался.