– Да, – сказал он вслух. – Конечно. Договорились? Это помолвка? Хочешь, я преклоню колени?

Поставив чашку с блюдцем на балкон, Тедди под недоуменным собачьим взглядом опустился на одно колено и произнес:

– Нэнси Роберта Шоукросс, прошу вашей руки. (Правильно? Так говорится?)

– Я с радостью, – ответила она.

– Нужно купить кольцо?

Она подняла вверх безымянный палец:

– Пока и это сгодится. А со временем купишь мне бриллиантовое.

На церемонии бракосочетания они обошлись колечком из «Вулворта».

– Оно мне дорого как память, – сказала Нэнси, когда после войны он надел «медяшку» ей на палец в отделе регистрации браков в Челси.

Торжество было очень скромным, и Тедди впоследствии сам удивлялся, почему они не отметили это событие с бо́льшим размахом. Гостями, подружками невесты и свидетельницами были Урсула и Беа. Урсула привела с собой Фортуну, привязав ей на ошейник красный бант, и сказала: «Это твой шафер, Тедди».

Колечко так и не сменилось более дорогим, хотя порой оставляло на пальце Нэнси неопрятный черный ободок. А бриллиантовое кольцо, хоть и маленькое, он действительно ей купил – на рождение Виолы.

– Обрученные, – сказала Нэнси, когда они после завтрака рука об руку гуляли по пляжу.

Преодолев галечник и противотанковые ловушки, они добрались до обнаженной низким отливом плотной песчаной полосы. Собака ныряла в волны и выскакивала обратно. Время от времени Тедди забрасывал в море камешек, но Фортуна была настолько поражена морскими впечатлениями, что не отвлекалась на прозаическую собачью обязанность «беги-принеси».

– Заключили помолвку, – весело продолжала Нэнси. – Какая архаика! А почему говорится «помолвка», не знаешь?

– Потому, что двое «молвят слово» – дают друг другу обещание связать свои судьбы, – объяснил Тедди, не сводя глаз с собаки.

– А, в самом деле. Это же так логично. – Она сжала ему локоть, и Тедди вспомнил вчерашнюю офицерскую жену. – Ты счастлив, милый?

– Да. – Он давно забыл, что означает это слово, но если она хочет признания – что ж, пожалуйста. («Ошибочно думать, – говорила Сильви, – что любовь предполагает счастье».) – Хотел тебе рассказать, – продолжил Тедди, оттаяв и решив поделиться с ней той забавной историей о «галифаксе». – Решили мы на прошлой неделе в офицерской столовой перекинуться в картишки. В ту ночь нам предстоял вылет на Вупперталь, а в таких случаях день оказывается совершенно пустым: ну, проверили готовность, ждем инструктажа… – Тедди почувствовал, как ее рука слегка ослабла. Сам он охотно выслушал бы рассказ Нэнси о ее повседневных делах, да только она ничего не рассказывала. – Я могу продолжить?

– Конечно.

– Так вот, слышу рокот двигателя – ничего необычного в этом, естественно, нет, а потом в дверь просовывает голову Сэнди Уортингтон, мой штурман, и говорит: «Тед, сходи глянь: там новый „галифакс“, третьей модели».

– Который гораздо лучше, потому что у него другой хвост, – подхватила Нэнси, как школьница, довольная, что вызубрила скучный урок.

– Нет, интересно другое… хотя да, для меня и это важно – от этого зависят человеческие жизни. Так вот, сажусь я на велосипед – и прямиком на взлетную полосу – столовая у нас на отшибе, аэродром необъятный…

Подняв с песка кусок плавника, Нэнси забросила его в море; собака рванулась было следом, но передумала.

– А самолет этот, – продолжал Тедди, – как раз выруливал вдоль ограды на запасную площадку – и как думаешь, кто был за штурвалом?

– Неужели Герти?

Наконец-то он завладел ее вниманием.

– Точно: Герти. Вот была неожиданная встреча.

Старшая сестра Нэнси служила в транспортной авиации: перегоняла самолеты между эскадрильями, заводами и ремонтными ангарами. Еще до войны она получила удостоверение пилота, и Тедди отчаянно ей завидовал. Бойцы из его эскадрильи, хотя и не всегда признавались в этом вслух, глубоко уважали девчонок («женщин», поправляла Герти) из Вспомогательной транспортно-авиационной службы, которые могли без предварительной подготовки сесть за штурвал хоть «ланка», хоть «москито», хоть «спитфайра» или даже «летающей крепости», – большинство пилотов Королевских военно-воздушных сил не могли бы похвастаться такой разносторонностью.

– Считай, он твой, – сказал начальник базы, когда Тедди, стоя рядом с Герти на запасной площадке, любовался новым бомбардировщиком.

– Мой? – переспросил Тедди.

– А разве не ты у нас командир эскадрильи, Тед? Кому, как не тебе, доверить новую машину?

– Летает классно, – сказала ему Герти.

Так Тедди получил Q-«кубик».

Герти приняли с почетом и пригласили в офицерскую столовую на чашку чая («Да еще с лепешками! Какая вкуснота!» Это было преувеличением). По стечению обстоятельств, Герти не пришлось возвращаться на поезде: один самолет с помятым фюзеляжем требовалось перегнать в ремонт. Машина была не приспособлена к перегрузкам при вхождении в штопор (да и сам Тедди, как ему думалось, не был к этому приспособлен). За время краткого пребывания у них в части Герти не покорила ни одного мужского сердца (как и Уинни, она была резкой и довольно невзрачной) и приглянулась разве что начальнику базы, который отметил, что она не робкого десятка. Тедди для себя расставлял девочек («женщин») Шоукросс в порядке возрастания привлекательности, догадываясь, что так поступают все: от Уинни, наименее миловидной, до Нэнси и хрупкой Беа. В глубине души он считал Беа самой красивой, но пресекал эту мысль, храня верность Нэнси. «Каждая из девочек Шоукросс миниатюрнее и очаровательнее предыдущей», – подметил Хью, когда те еще были детьми. Милли, средняя, не потерпела бы такой оценки.

В эскадрилье Герти устроили сердечные проводы: во-первых, она доставила новый долгожданный «галибаг», а во-вторых, была не чужой Тедди: «почти свояченица», объяснил он, полагая, что она станет ему родственницей без всяких «почти», если только для них наступит будущее. У диспетчерского пункта собралась целая компания, в том числе и Тедди; они с жаром махали ей вслед, как будто она не перегоняла «галифакс» в Йорк на ремонт, а отправлялась в боевой вылет на Эссен. На прощанье она покачала крыльями и взмыла в синеву. Тедди ею гордился.

– Сто лет с ней не виделась, – призналась Нэнси.

– Ты сто лет вообще ни с кем не виделась, – указал Тедди.

– Моей вины в этом нет, – довольно резко ответила она.

Он был несправедлив: конечно, война и на нее наложила свой отпечаток. Свистнув собаке, он прижал к себе покрепче руку Нэнси.

– Пошли, – сказал Тедди. – Куплю тебе сэндвич в привокзальном буфете. До поезда еще уйма времени.

– Знаешь, чем прельстить девушку, – сказала Нэнси; к ней вернулось доброе расположение духа.

Собака так и не прибежала. Тедди обвел глазами пляж, море и почувствовал, как в груди закипает паника. Фортуна всегда прибегала на свист. Ла-Манш выглядел спокойным, но маленькая собака вполне могла выбиться из сил, или угодить в предательское течение, или запутаться в рыбацких сетях. Тедди вспомнил Вика Беннета, ушедшего под волны. «Ну, в добрый час тогда». Расхаживая вдоль воды, Нэнси выкрикивала кличку собаки. Тедди знал, что собачьи чувства способны настраиваться на какую-то недосягаемо высокую звериную частоту. От ребят из наземного экипажа он знал, как Фортуна ждет его вместе с ними, причем самой первой угадывает приближение его самолета. Когда возвращение задерживалось или самолет совершал вынужденную посадку на другом аэродроме, собаку никакими силами было не сдвинуть с места. И когда Тедди, попав в плен, не вернулся с задания, собака день за днем оставалась на своем посту и упорно смотрела в небо.