— Да, — ровным тоном ответила она.

Раненых добили… Жалеть ли их?

— Прошу вас, — сказала я, — мне нужно двенадцать черных свечей и двенадцать белых. Спички. И, если вы знаете, их имена.

— У нас так не принято.

— Зато у меня принято, — не сдавалась я, чувствуя, как постепенно закипаю.

Матушка Шестури вздохнула:

— Поступай как знаешь.

Дожидаясь, пока мне принесут свечи, я размышляла о природе души. У меня над головой в палате исцеления кружил маленький вихрь, как будто богиня хотела мне что-то сказать. Я пристально всматривалась, ища ее повсюду.

— Я хочу в порт. Может быть, что-нибудь услышу там о Медных Холмах. Мне надо узнать, по-прежнему ли там торгуют детьми…

Ответом мне послужило молчание.

Десять мучительных дней ушло на то, чтобы зажила рана на левом бицепсе и я снова могла поднимать левой рукой тяжести. Обряд со свечами не принес мне ни умиротворения, ни облегчения, и все же я почувствовала себя лучше. Я наблюдала за тренировкой молодых претенденток в орден Клинков. Пока я сама не могла тренироваться, я проводила время на храмовой кухне: диктовала рецепты и пробовала результаты чужих кулинарных опытов.

— Суховато вышло, — отозвалась матушка Кухарка о жарком из ягненка, — но можно его усовершенствовать.

В храме Лилии больше всего ценили мою выпечку.

Кроме того, я ежедневно совершала вылазки в порт в своем маскарадном костюме. Кожаная полумаска выглядела немного театрально, зато никто не видел моих шрамов. Кроме того, маска отвлекала внимание от моего петрейского акцента — мне так и не удалось полностью отделаться от него.

Для прогулок по питейным заведениям нужны были деньги. Хотя Клинки никакого жалованья не получали, не говоря уже о претендентках, храм Серебряной Лилии был очень богат. После битвы в манговой роще подопечные матушки Шестури приняли меня и дали всем понять, что я нахожусь под их защитой. Ни у кого после этого не возникало желания посмеяться над моими странными причудами.

Вскоре я стала завсегдатаем в «Упавшем топоре». Кроме того, я часто проводила время в винных забегаловках, которые назывались «Сосок Риштры», «Три швартовные тумбы» и «Пробка». В самом начале своих похождений я получила кличку. Ее придумал владелец «Упавшего топора».

Как-то я приходила туда несколько дней подряд с мешочком медных пайс и серебряных монет.

— Здорово! — приветствовал меня владелец. — Никак, Костолом вернулся! Должно быть, наше пойло пришлось тебе по вкусу!

— Забористая штука, дружище. — Из-за раненой руки у меня сел голос, что сейчас было мне очень полезно. Наверное, кабатчик принял меня за младшего сына какого-нибудь богача, который шатается по всему городу и прожигает жизнь.

— Сегодня налью тебе кое-чего получше, — громким шепотом предложил хозяин. — Ты ведь теперь у нас постоянный клиент!

— Угу, — буркнула я.

Жена хозяина с улыбкой поднесла мне чашу. Когда-то она, несомненно, была красавицей, но сейчас ее портили обкусанные губы и щербатый рот.

— Вот твое пиво, Костолом. — Она игриво подмигнула мне.

Флиртовать с младшим сыном знатного калимпурца в самом деле имело смысл: часовое свидание принесло бы ей больше денег, чем несколько месяцев нудной, тяжелой работы за барной стойкой.

Я улыбнулась; она увидела, как блеснули мои глаза под маской.

Пиво в самом деле оказалось не таким противным, как в прошлые разы. Пилось легко; время от времени приподнимая накидку и глотая пенный напиток, я прислушивалась к разговорам.

С тех пор как я начала обходить портовые кабаки, я поняла, сколько кораблей из разных стран заходит в Калимпуру. Очень многие иноземные моряки и торговцы сносно изъяснялись на селю.

Конечно, особенно внимательно я прислушивалась к петрейцам. Несмотря на то что я провела на родине уже не один год, я по-прежнему говорила по-петрейски лучше, чем на селю. Кроме того, я немного понимала по-ханьчуйски и быстро научилась распознавать смагадскую скороговорку. Каждый день мне приходилось слышать разговоры на дюжине других языков.

Я бы ни за что не выучила их все.

Важнее всего для меня были селю и петрейский. Селистан и Каменный Берег в равной степени несли ответственность за торговлю живым товаром; по крайней мере, мне так казалось. Я обещала себе когда-нибудь непременно покончить с этим ужасным промыслом.

И все же на любом корабле служили матросы из самых разных мест. Из книг я знала, что мир раскинулся на огромном блюде. Теперь же я поняла, что и языков столько же, сколько разных народов… Если, конечно, боги не пошутили.

* * *

В тренировочных залах мы часто упражнялись с собаками; мы сражались с ними, ранили и убивали. Крупные собаки страдали от ран, почти как люди. Еще нам приводили свиней; их мы убивали, расчленяли и изучали, потому что у людей и свиней во многом похожи кожа и внутренние органы. Однако мне хотелось помериться силами с еще более крупным зверем — например, с волом.

— Ты ненормальная, — сказала мне однажды матушка Адхити после тренировки. Мы с ней избили друг друга до синяков; синие и зеленые пятна походили на орхидеи, вытатуированные на наших телах.

— Нет, нет, неужели ты не понимаешь? Вол своей силой равен нашему оружию. — Я смотрела на поединок как мужчина, неуязвимый, сильный и столь же смертный, как и любое бессловесное животное.

Матушка Адхити как-то странно посмотрела на меня. Даже при моем теперешнем росте она была крупнее меня раза в два.

— В таком тесном помещении, как зал, с волом не справиться даже мне! Ну а тебя он просто раздавит, как ребенок давит ногой спелую сливу!

— Тогда мы можем подраться на празднике. Устроим представление! — Я несколько месяцев не брала в руки ни ножа, ни меча — после той битвы в манговой роще. До поры до времени меня оберегали от «тайной работы», ведь я считалась еще претенденткой, не принесла обеты. Кроме того, если не считать моих новых напарниц, остальные Клинки относились ко мне прохладно и с подозрением.

Матушка Адхити вытерла шею.

— Ты прекрасно знаешь, Зелёная, храму такие представления ни к чему… Лилейные Клинки сами по себе представляют собой смертоносное оружие. Как и любое оружие, Клинок красивее всего, когда покоится в ножнах.

— В ножнах… мы всегда должны быть в ножнах! — Я разогнула кулаки, чувствуя приятную боль в мышцах.

— Если уж тебе не терпится подраться, продолжай шляться по портовым кабакам — там легко напроситься на неприятности, — проворчала матушка Адхити. — А о баловстве с волом и не мечтай. Никто не позволит тебе драться, даже если бы у нас так было принято. Ты самая младшая и самая мелкая из Клинков!

С этими словами она оставила меня. Ну да, я ведь еще и не была Клинком.