Она вытащила сумочку со дна, Лувиан узнал его. Она была у нее в ночь ссоры с Расмусом в Рилле.

— Я не разбирала вещи, — сказала Печаль. — Я просто… оставила все. Когда мы поехали по городам, я бросила нужные вещи сверху, — она вытащила из сумочки бутылку Звездной воды, что оставил ей Расмус. Содержимое все еще было прозрачным, защищенным тьмой и пробкой, которую она не трогала. На свету жидкость была маслянистой на вид. Печаль отнесла ее на столик, отцепила крышку от пудры и налила жидкость на дно. — Посмотрим, что будет, когда она испарится, — сказала она. — А пока ты расскажешь мне, кто ты, кто тот, кто пытался убить меня, и откуда ты знаешь Сыновей Раннона.

— Я не хочу, чтобы ты ненавидела меня, — сказал он.

Печаль молчала, игнорируя вспышку вины от его подавленного вида. Он понял по ее молчанию, что уже поздно. Она не знала, что ощущала к нему. Немного боялась сейчас, была предана им. Но ненависть? Нет. Она его не ненавидела.

— Просто расскажи, — сказала она, голос чуть смягчился. — Мои чувства обсудим потом.

Он кивнул, все еще подавлено, сел на ее кровать без разрешения.

— Начну с того, что меня зовут Лувиан, но не Лувиан Фэн, — он глубоко вдохнул и сказал, — а Лувиан Рэтбон. А убить тебя пытался мой брат Аркадий.

Печаль смотрела на Лувиана. Рэтбон. Семья в Прекаре, что доставляла беды Каспире. Которая не давала Раннону покоя последний век.

Бабушка рассказывала ей истории о Рэтбонах со времен ее юности. Истории о кражах и черных рынках, ножах в спинах и играх с высокими ставками за закрытыми дверями. Как Эндерли Рэтбон ворвался в музей в Восточных болотах и за два года украл из кладовой картины на три миллиона ралей. На суде он сетовал, что его не поймали бы, если бы он не пошел менять портрет девушки на картину, которую попросила его жена. Двор смеялся, когда он сказал, что не видит проблемы, ведь они только занимали место в кладовой, а он установил дома новые лампы, чтобы их было лучше видно. Вдова улыбалась, рассказывая это, и Печаль подозревала, что ее бабушке нравился Эндерли Рэтбон.

Он сказал в Керидоге, что его дед любил искусство. Он не соврал.

Но не все они были очаровательными. Йерафим Рэтбон, который мог быть отцом Лувиана, был приговорен во второй раз на срок в тюрьме полгода назад за то, что чуть не убил, избив, двух стражей порядка. Печаль помнила, потому что Каспира сказала это на первом собрании Йеденвата, где побывала Печаль, и Мирен Лоза требовал убить всех Рэтбонов. Печаль считала, что стражам не мешало бы получить сдачи, но мудро держала язык за зубами.

Печаль покачала головой.

— Ты — Рэтбон?

Он был немного возмущен.

— Да, знаю, я не совсем похож.

Он не был похож. Ее аккуратный советник не был таким. Рэтбоны были мускулистыми грубиянами, били, а потом задавали вопросы, когда решали проблемы. Никто бы не обвинил Лувиана, который был рад поспорить, борясь словами. Бандиты, воры, лжецы, карманники и скупщики краденого — семья преступников, которая, пока Йерафим был в тюрьме, получила лидером…

— Твоя мать — Беата Рэтбон, — сказала Печаль. Говорили, что виноват в избиениях был не только Йерафим, и он забрал обвинения жены, что не была урожденной Рэтбон, но с пылом приняла новое имя. Печаль слышала от Иррис, что Йерафим согласился на тюрьму, чтобы сбежать от матриархата.

— Да, это мамуля.

— И твои братья…

— Лоутон, Самнер, Аркадий. А потом я.

— Аркадий пытался убить меня?

Щеки Лувиана потемнели, и он кивнул.

— Думаю, и в Северных болотах в твою комнату вломился он.

Печаль сглотнула, сжав кулаки, а потом сказала:

— Лоутон и Самнер были с ним тогда в Прекаре?

— Самнер в тюрьме. Убийство. Но Лоутон мог быть там. Обычно он слушается Аркадия. Многие слушаются, он очень… кхм, убедителен.

— Ты знал, что они там будут?

— Нет, — он посмотрел ей в глаза. — Если бы знал, то остановил их или остановил тебя. Клянусь. Я узнал о них той ночью. Если бы я знал, что они пытаются навредить тебе, я сам доложил бы на них.

Он смотрел ей в глаза, пока говорил. Он не дрогнул и не моргнул. Не было признаков лжи. Но он был Рэтбоном. Беата могла научить их врать с рождения.

— Ты знал, что они в Сыновьях Раннона?

— Мы сейчас не общаемся, — он поправил очки на носу.

— Почему?

Лувиан вздохнул.

— Очаровательная мама зовет меня коротышкой. Отчасти от того, что я самый младший и мелкий, а еще, пожалуй, слабый физически. Ты видела Аркадия, горы в Аше такие, как он. У него должна быть своя луна. И я всегда был, скажу честно, умнее многих из них. Но это не считалось. И мать позволила мне пойти учиться, но под девичьей фамилией ее бабушки. Я должен был учить право, чтобы, когда моя глупая родня попадется, я мог их вытащить. Помочь семье. Но на втором году обучения я перешел на политику и не говорил им, пока не доучился. А потом я ушел работать на тебя. Вышло плохо. Ты для них была врагом.

— Потому они на меня напали сильнее, чем на Мэла? Из-за тебя?

— Наверное. Но они пошли бы за ним, когда ты была бы… кхм, убрана, — его щеки потемнели от смущения. — Моя семья никогда не любила твоего дела или отца. Робен старался их подавить, и нам — им — было тяжело, когда появилась стража порядка. Отец привык воровать, пока старая полиция не смотрела. Но со стражей порядка не работало. Они требовали много, хотели участвовать, управлять всем, не принимали отказа. Мать этого не потерпела. Отец пытался все уладить, но не мама.

— Она что? Убедила Аркадия создать банду, чтобы нападать на стражей порядка?

— Она — они — могли, да. Отец в тюрьме за нападение на них, так что все может быть. Она хотела отплатить. Редкие стали бы союзничать с Рэтбонами, даже против стражей порядка. Но Сыновья Раннона… загадочная анонимная группа против обидчиков… Это привлекает. И быть во главе тайного общества Аркадий точно захотел бы, — он выглядел так, словно плюнет, сжал губы, проведя языком по зубам за ними.

— Ты не любишь брата, да?

Лувиан посмотрел на нее.

— Скажем так, ты не первая побывала из-за него под водой.

— Ого, — тихо сказала Печаль. — Прости.

— Не надо. Хорошо, что он делал это в чистых туалетах.

Это должно было звучать как шутка, классическая подколка Лувиана, но звучала сухо из-за того, что он говорил, опустив плечи. Печали это не нравилось, это был не тот Лувиан, которого она знала, и в ней вспыхнул гнев на Аркадия Рэтбона не только из-за того, что он ранил ее, но и за Лувиана.

— Он любит меня по-своему, — тихо сказал Лувиан, прервав ее мысли. — Иначе он легко раздавил бы меня в Рилле. Он не должен был убегать. Думаю, мы все понимаем, что я не выиграл бы.