Сама реформа заключалась в следующем. Начал я с того, что облегчил рубль и привел его в соответствие с наиболее распространенной западной монетой — талером. И начал чеканить его в двух металлах — серебре и золоте, равных в пересчете на стоимостный вес чистого металла. В дальнейшем планировалась чеканка золотых пяти- и десятирублевых монет, а также серебряной полтины. Копейка становилась медной, так же как гривенник, алтын и деньга. Причем по весовой стоимости металла планирующиеся к наибольшему распространению медные деньги в реальном стоимостном выражении должны были проигрывать серебру в два с половиной раза. Ну то есть если мерить металл по стоимости на вес, то серебряная полтина должна была равняться ста двадцати пяти медным копейкам… Каковая операция должна была принести в мою казну не менее трех миллионов рублей. Впрочем, кто сказал, что художественное исполнение не имеет цены? Новые монеты должны были стать, по местным меркам, настоящим произведением искусства. Потому что мои монетные чеканы были заказаны лучшим художникам этого времени — Рембрандту, Лорену Клоду, ван Дейку, Пуссену, Рубенсу. Кстати, образцы таковых они резали на камеях из топазов и сапфиров (на что пошли камни с отправленной на переплавку золотой и серебряной утвари). А изготавливать уже непосредственно чеканы должен был Аким из тигельной стали с последующей закалкой и оттяжкой. Так же как и новые станки, способные выдавать до шести тысяч монет в час. Все изложенное давало мне все основания предполагать, что новая монета будет начеканена быстро, не более чем за год, а замена чеканов по мере их износа не будет представлять никаких проблем. И вообще, денежное обращение в стране я окончательно возьму в свои твердые руки. Для чего в Белоозере сейчас строился специальный казенный острог Монетного двора с плавильными печами и монетными станками. А также с двумя рядами стен и специально разработанной мной системой безопасности.

Ну а организация банка должна была, как я надеялся, предоставить мне возможность вообще перевести существенную часть денежного обращения на вексельную схему. Для чего вывезенные из Китая бумагодельные мастера сейчас активно работали над разработкой особенной, с очень сложной рецептурой бумаги, да еще и со специальными невиданно сложными и причудливыми водяными знаками, а тем же художникам по выполнении ими заказа на штампы планировалось заказать граверные штампы для производства многоцветных бумажных векселей на двадцать, пятьдесят, сто, двести и пятьсот рублей. То есть на самом деле это должны были быть уже не векселя, а бумажные деньги, то есть ассигнации, но сего здесь пока еще не знали и пока продолжали именовать их по-привычному. А около сотни дьяков под руководством трех десятков наиболее расположенных к сему бывших выпускников царевой школы, откомандированных из армии, сейчас торчали в Ломбардии и Тоскане, усиленно изучая опыт итальянских банкиров. Там же усиленно трудились и несколько десятков приказчиков, откомандированных «государевой гостевой сотней». Все они должны были провести в Италии год, после чего я собирался организовать нечто вроде научной конференции с участием купцов, земцев и большинства крупных вотчинников для широкого разъяснения того, зачем нужно это самое «Государево-гостевое денежное товариство» и какие выгоды от него можно будет поиметь. После коей вновь разослать эту итальянскую команду еще странам по пяти-шести. В Голландию, к Фуггерам, в Священную Римскую империю, во Францию, Англию и Швецию для ознакомления с состоянием дел в этой области еще и в них… ну если получится. А то после Польской войны на меня в Европе уже стали поглядывать не без настороженности. Русский медведь, которого до сих пор никто не считал европейским игроком, а только лишь ресурсом, коий с той или иной степенью вероятности можно было бы использовать в своей игре, внезапно проснулся. И это многим, да что там стесняться, никому не нравилось. Ну да привыкайте, родные, вам теперь придется с этим жить…

Так что и с банком у меня все более-менее двигалось своим чередом…

К осени я вывел из Польши треть армии, коей сразу же были выданы ранее объявленные наградные деньги, а затем полки сдали на склады вооружение и были распущены на полтора года на «жилое». Дворяне и дети боярские, ранее не имевшие поместий, после Польской войны были испомещены основной массой на южных и заволжских землях, и потому большинство таковых из распущенных полков торопливо отправилось посмотреть, что за землица им досталась. Землица оказалась в основном доброй, вот только большая ее часть лежала «впусте». И потому в старых землях тут же возник ажиотаж, вызванный тем, что получившие содержание и «царевы награды» и потому весьма денежные офицеры и сержанты принялись сманивать крестьян из старых земель. Пришлось вмешаться и законодательно ограничить число крестьянских семей, поряжавшихся (то есть заключивших порядный договор, или порядье) на новые поместья, двумя. Тем не менее новоиспеченным помещикам было выдано дозволение порядить еще и по одной семье из немецких переселенцев, кои довольно плотным потоком текли в Россию через карантинные дворы. Письма первых переселенцев наконец-то сработали… а может, главной причиной явилось начало в Священной Римской империи очередного этапа их уже ставшей привычной мясорубки. За три года Польской войны ко мне притекло почти двести тысяч душ, которых я попытался размазать ровным слоем по северным, центральным, уральским и сибирским губерниям. В южных и приволжских и так уже было довольно немцев. В иных деревнях уже осело по две семьи немцев, что было совсем уж против моих планов. Впрочем, ассимиляция ранее осевших, к моему удивлению, шла очень неплохими темпами. У меня имелись сведения как минимум о двенадцати приходских советах, где старостами являлись перекрестившиеся в православие немцы, завоевавшие уважение своих новых русских односельчан честностью и скрупулезностью подхода к общинным делам. Кроме того, как выяснилось уже заметно позже, кое-кто из наиболее ушлых новоиспеченных помещиков шустро смотались в оккупированные польские земли, в места, с коих их только что вывели, да сманили оттуда еще и некоторое число поляков. Как им это удалось — я не понял, но однако же…

А первого января нового тысяча шестьсот сорокового года состоялся первый в России Новогодний бал….

К этому балу все шло уже давно. Через год после свадьбы я выбил-таки из патриарха Дионисия и синода благословение на проведение «увеселения для мужчин и женщин совместного», в коем участвовало около сотни бояр, окольничих и стольников «со жены и дщери». А также несколько десятков иноземцев семьями или в одиночестве. И не то чтобы я не мог бы провести его сам, ни на кого не оглядываясь, — патриарх и синод от меня приняли бы и не такое, но зачем порождать проблемы там, где они могут быть предупреждены заранее…

На сие мероприятие Машкой были выписаны из Франции шесть музыкантов, кои весь вечер играли «музыки разныя, слуху приятныя». Но танцевали на первом балу только две дюжины пар. Я с моим чудом (шибко неуклюже, ибо тренировался вельми мало и от случая к случаю), восемь ее фрейлин-боярышень, кои успели пожить во Франции, некоторая часть русских из числа тех, кто более-менее долго пожил за границей, и чуть больше полутора дюжин иноземцев. Вся остальная толпень торчала по стенам и пялилась на нас во все глаза.

Следующие несколько месяцев восемь боярышень и десяток иноземцев, показавших класс европейских танцев, а также все шесть музыкантов были просто нарасхват. Трое из иноземцев даже вообще решили было бросить свое ремесло и заделаться исключительно учителями танцев. Уж больно выгодным оказалось занятие. Но Иноземный приказ быстро привел их в чувство, напомнив об условиях контракта, коий они заключили с царем. Мол, три года пройдет — да хоть утанцуйтесь, а покамест — токмо в свободное время. А в рабочее — делать дело да учить учеников… Но они и в свободное весьма постарались. Поэтому на следующем балу число танцующих пар в пике достигло сорока, заставив меня задуматься о подыскании более обширного зала, а то и о постройке нового дворца. А что — оконное стекло уже производилось, причем его объемы все росли и росли, цена зеркал на внешнем рынке неуклонно ползла вниз, а сантехническое оборудование уже заимели почти три сотни домов и палат в Москве и иных городах. С деньгами тоже было все более-менее… Так что из Италии был выписан шибко известный архитектор Бернини, работавший на самого папу, коему была поставлена задача создать проект нового дворца. Но не по итальянским образцам, а по русским и византийским. То есть, конечно, не полностью отрицая итальянское, ведь в настоящий момент итальянская архитектура считалась самой-самой, наиболее передовой и продвинутой, а скорее адаптируя его, дополняя русским и византийским. Ну и учитывая погодные условия, ибо камины в России годились только в качестве интерьерного объекта, но никак не системы отопления. А изготовленные по привычным европейцам стандартам купола — рухнули бы в первую же зиму под весом накопившегося на них снега.