* * *

На самом деле Михаил Александрович Шолохов родился в 1904 году. Шолоховы – выходцы из древнего города Зарайска. Зарайск считался тогда одним из лучших городов как по наружному виду, так и по внутреннему развитию своей жизни. В середине девятнадцатого века в Зарайске проживало 1700 купцов. Богатый город. Из Зарайска приехал в молодости на Дон дед нашего Миши – Михаил Михайлович Шолохов. Вначале дед занимался трудным, но прибыльным при удаче делом – перегонял скот. Постепенно сколотив стартовый капиталец, нашел занятие поспокойнее – начал торговать. Дела пошли в гору, семью обеспечил. Было у него восемь детей – это большая семья.

Отец Миши Александр Михайлович тоже работал не покладая рук, но звезд с неба не хватал. Понимая, что в ХХ веке без современного образования купцу не обойтись, воспользовался приглашением хорошо раскрутившихся в Москве братьев и отправил сына учиться.

Определили Мишу в хорошую частную гимназию Шелапутина, что в Оболенском переулке. Успевал он на «отлично», особенно по математике, истории и словесности. Когда в 1921 году заканчивал 8-й класс, сомнений, где продолжать учебу, уже не было. Америка – вот мечта прогрессивного русского абитуриента из богатой семьи.

– Постойте, – грубо прервал я Фадеева. – О какой такой поездке в Америку мог мечтать в 1921 году выпускник 8-го класса Шолохов? О чем вы?!

Фадеев раздраженно посмотрел на меня. Шашка в руке как будто ожила и мелко, опасно задрожала. Видимо, желая успокоиться, Фадеев отвернулся и несколько секунд смотрел на фиолетовую стену.

– Попрошу не перебивать, – вымолвил он. – Если вы так и не поймете что к чему, рассказ мой не пойдет вам впрок, однако раз уж мы начали, потрудитесь дослушать до конца.

Шашка в руке успокоилась, и Фадеев, строго глядя на меня, продолжил:

– После вступления Северо-Американских штатов в войну против Германии весной 1917 года, перелома на фронтах и сокрушительной победы 1918-го любовь к Америке стала в России повсеместной. Миша всю жизнь помнил ярчайшую картину – раннее лето 1919-го. Он в числе лучших учеников империи стоит на торжественной линейке в честь открытия православных служб в константинопольской Софии. Теплый бриз дует с Босфора – теперь уже навсегда, до скончания веков, русского пролива. Миша смотрит перед собой затуманенными от счастливых слез глазами. Впереди на прекрасном еланском орловце юный император. Они сверстники – Алексей Романов и Михаил Шолохов. Император спешивается. С почтением приближается к пожилому президенту Вильсону. Умудренный президент молодой североамериканской державы протягивает руку юному монарху тысячелетнего государства…

Родители были не против, родственники собрали деньги, оставалось только выбирать: Чикагский университет или Массачусетский технологический институт. Шолохов выбрал Чикаго.

Чикаго появился на карте в 1833 году. Маленький поселок был основан французскими иезуитами. Уже через четыре года он получил статус города и быстро превратился в крупный транспортный центр. В 1871 году старый Чикаго сгинул в Великом пожаре, но нет худа без добра – на берегу озера Мичиган стал расти красивейший город Америки – столица ветров и небоскребов. Шолохов перебрался сюда осенью 1921 года. В это время город приобретал международную славу. И не столько благодаря архитектуре, сколько «благодаря» организованной преступности и коррупции. Сухой закон, принятый Конгрессом вопреки вето президента Вильсона, немало поспособствовал ее росту. В городе становилось неуютно, и поэтому по окончании университета в 1926 году Шолохов предпочел научной работе предложенное место трейдера на Уолл-стрит. Жаль, возможно, складывающиеся в эти годы либеральные взгляды на экономику, получившие название Чикагская школа, потеряли способного адепта. Жаль. Но происходит то, что происходит. Шолохов перебрался в Нью-Йорк и стал зашибать деньгу, спекулируя на бирже.

Хотя Мировая война и принесла Америке колоссальную задолженность, тем не менее экономика после победы находилась на подъеме.

В 20-е годы в США, как и в России, началось широкое развертывание массового конвейерного производства. Это давало невиданный рост производительности труда. Страна процветала. Отмечалась высокая экономическая конъюнктура: бум на рынке недвижимости, эйфория фондовой биржи. Индекс Доу-Джонса утроился за семь лет. Предметы роскоши (телефон, граммофон, электрический приемник, автомобиль) стали широко распространенными. Зарплаты росли, максимальная продолжительность рабочего дня сокращалась. Подобные процессы проходили по всему цивилизованному миру. Наступила стабильность. Накал политической борьбы снижался.

Пестрый Нью-Йорк был наводнен бывшими революционерами. Кто-то занялся наукой, кто-то по-прежнему пописывал статейки, некоторые примкнули к этническим преступным группам, самые принципиальные остались без дела, а отдельные личности, завязав с мировой революцией, спрос на которую резко упал, преуспевали в бизнесе, пусть не всегда легальном, зато прибыльном.

Шеф службы безопасности шолоховского банка, заросший черными волосами дамский угодник Билл Бунчук, познакомил Михаила с одним из таких. Лева Бронштейн по кличке Седов издавал в Бруклине газету «Правда». Имея обширные связи в Мексике, он под прикрытием издательства поставлял волосатым брокерам с Уолл-стрит хорошие, натуральные, действенные стимуляторы.

– Бывает так, – рассказывал Бунчук, – целуешь ее, а сам с ужасом, с великим стыдом чувствуешь – бессилен. А еще, бывает, такая попадется – гневно оттолкнет, скажет гадость какую-нибудь с отвращением, мучаешься потом. Левины таблетки – прелесть. Прими одну – щеки пылают, сил невпроворот. Рекомендую.

– Нет, спасибо, – отвечал Шолохов. – Мне без надобности пока…

Бронштейн был интересным мужчиной. Бывало, за партией в покер рассказывал увлекательно о своих старых товарищах. Играл он агрессивно, а рассказывал мягко:

– Жаль, Мартова нет с нами, очень жаль. Какой это удивительный товарищ, какой честный, интеллигентный человек… Какая умница…

Раскудахтается, а сам: плюс банк, да плюс банк. Весь стол обыгрывал. Непростой человек. Чуть в игре что не так, давай про Ленина рассказывать:

– Ильич – он другой, жесткий. Людей не любил. Так и говорил мне – ненавижу всю эту буржуазную сволочь, интеллигентщину, тьфу, говно! Я жабой, говорил, готов быть, лишь бы не человеком. Человеком можно быть, если ватой голову обернуть, но где взять столько ваты! Да и вата дрянь! Не верил Ильич в человека, ох, не верил! В сатану верил, в вампиров тоже, а в человека – нет. Ну что, вскрываемся, у меня три туза, ребятки. Ну-ка? Неплохой банчишко. Курочка по зернышку…

Хуже всего отзывался про Джугашвили. Рябой Джо, по слухам, работал сейчас на Джонни Торрио, руководителя Чикагского синдиката, и не без успеха, шел по трупам конкурентов к самой вершине. Поговаривали, что недавно он подвесил за яйца некоего Аль Капоне, с которым не сошелся характерами. Да мало ли что говорят…

Когда Бронштейна спрашивали про Джо, он отвечал только: страшный человек, мрачнел и, как правило, сбрасывал карты в пас.