Череп с энтузиазмом принялся перечислять мечущиеся силы ипылающие руны. Он рассказал о бурлящей энергии, дикой, чудовищной, собравшейсянад камнем, описал водоворот мощных потоков, вливающийся в плиту.

— Я ничего такого не вижу, — заявил Горст, когда черепзамолчал.

Зэйл согласно кивнул. И это было интересно. Да, ончувствовал силы, но не видел их так, как Хамбарт.

А из яркого описания черепа следовало, что видимая имэнергия становится все подвижнее, все неистовее с каждой убегающей секундой.Магические силы словно строили что-то очень зловещее.

Вернув Хамбарта в мешок, некромант шагнул к платформе. Он невидел жизни в начертанных на камне рунах, но чувство того, что их магияприведена в действие, не оставляло его. Когда Зэйл провел пальцами по знакам,он мог бы поклясться, что ощутил их пульсацию.

— Что такое? — спросил Горст.

— Не знаю, но я должен попробовать кое-что. Исследуя руны,Зэйл прикоснулся к трем, чью силу он знал. Он выдохнул заклинание, создаваясвязи между собой и этими рунами. И тут же в него ворвались грубые потоки,заставив некроманта отступить.

Горст озабоченно взглянул на него, но Зэйл только покачалголовой. Отчаянно пытаясь привести энергию в равновесие, он выбросил впередкинжал. Клинок засверкал, а когда оказался над платформой, метины на камнебрызнули разноцветной радугой, породив ослепительный образ Силы.

— Да будет узнана правда! — прокричал в потолок Зэйл. — Дападут маски! Пусть мир покажется таким, каков он есть, и "с глаз нашихспадет пелена! Хазар Ки Броджинас! Хазар Ке Нурати! Хазар Ки…

Внезапно некроманта сильно тряхнуло, так что он не удержалмагическую связь с рунами. Он отпрянул, едва не упав, перед глазами его всеплыло. Покои раздвоились — и он увидел отличия между образами. На одной картинестояли Зэйл и Горст, а другая представляла иную, едва различимую сцену с тремяперсонажами, стоящими совсем рядом.

Зэйл отступил еще дальше, а Горст подался вперед:

— Я его вижу! Вижу…

Фраза оборвалась. Комната и ощущение реальности изменилисьснова. Гигант упал на одно колено, и некромант едва не последовал за ним.

Второй вариант начал исчезать. Зэйл бросился вперед, пытаясьуспеть. Странные фигуры даже не заметили, что произошло. Они были поглощенычем-то, что находилось на платформе. Одна из фигур походила на Джариса Хана, удругой был цвет волос его дочери. Самая низкая напомнила Зэйлу Вижири, хотя чтоздесь мог делать Квов Цзин, некромант понятия не имел.

Положив руки на две руны, Зэйл снова выкрикнул своезаклинание. Он призывал Силу. Что-то пыталось воспрепятствовать этому, нонекромант не сдавался, зная, что, если он уступит, случится непоправимое.

И снова все качнулось. Два изображения одной и той жекомнаты стремились слиться в одно.

На платформе появилась четвертая фигура с раскинутыми,словно привязанными, руками и ногами.

Это неожиданное дополнение отвлекло Зэйла во второй раз. Всеопять расплылось, но он сумел сосредоточиться и не дал картине полностьюисчезнуть. В третий раз выкрикнул некромант слова Силы, требуя, чтобызаключенная в рунах энергия повиновалась его приказам. Распростертая на плитефигура обрела четкость. Зэйл узнал Кентрила Дюмона, который пока не видел его.Расширившиеся глаза капитана уставились на что-то над ним, а на лице егозастыло такое напряжение, что некромант невольно и сам поднял голову.

Над ними возвышался Джарис Хан, в глазах его горелопредвкушение. Рука монарха быстро опускалась на грудь капитана Дюмона — рука,сжимающая клинок, нацеленный в сердце офицера.

Простое колдовство лишило Кентрила возможности протестовать— Джарис Хан объявил, что ему нужна тишина. Аккуратность в магическомзаклинании превыше всего. Он вежливо извинился перед пленником, заверивкапитана, что, когда все завершится, он снимет с него чары.

Перед решающим моментом Этанна погладила его лоб и нежнопоцеловала в губы. Теперь ее рот казался ему холодным, мертвым, а глазавыглядели стеклянной пародией на жизнь. Если бы вчера кто-нибудь сказалкапитану, что женитьба на прекрасной принцессе и обретение бессмертия невызовут в нем восторга, он бы наверняка расхохотался.

Теперь Кентрил мог только молиться о чуде, Квов Цзинпродолжал игнорировать очевидное, по-прежнему содействуя гнусному плану. Вижириначал первую часть заклинания, призывая силы, заключенные в рунах, и переплетаяих с сырой энергией, витающей повсюду. Рядом с ним стояла Этанна и с блаженнойулыбкой на лице бормотала слова, звучащие так/словно обычные фразы читали задомнаперед. Женщина раскинула руки — одна ладонь оказалась обращена к Цзину,другая — к отцу.

Сам Хан навис над лежащим Кентрилом, высоко занеся зловещийкинжал, готовый ударить в любой момент. Монарх благословенного Уреха что-тобубнил, вселяя тем самым еще больший страх в своего пленника.

— Кровь — река жизни! — воскликнул наконец старец, обращаяськ потолку. — И мы с благодарностью пьем из этой реки! Кровь питает сердце, асердце — ключ души! Душа — проводник к Небесам и проводник к смертной жизни…

Лезвие кинжала приблизилось и отступило — Хан сновазаговорил на каком-то загадочном языке: Кент-рилу хотелось потерять сознание,но он знал, что, если падет жертвой беспамятства, может никогда уже неочнуться. Возможно, это будет лучше того чудовищного существования, которое емупредстоит. Но если капитан останется в сознании, существует хоть какая-тонадежда, пусть и очень слабая, на то, что он отыщет способ освободиться прежде,чем станет уже слишком поздно.

Но путь к свободе пока не вырисовывался. Кентрил с ужасомнаблюдал, как Джарис Хан наконец подался вперед и занес кинжал над его сердцем.Взгляд старца сказал наемнику, что на этот раз клинок погрузится в цель.

Чистая энергия спиралью поднималась над Кентрилом,взвинчивая до предела нервы. Квов Цзин направлял потоки, из которых лорд Хан,кажется, черпал Силу.

— Великий служитель высоких Небес, архангел Миракодус,услышь меня, смиренного! Кровь, вестник души, открывает путь в истинный мир! Даведет нас твоя сила! Да свершит наконец мощь Небес то, что должно свершиться!Разорвитесь, оковы тени! Пусть солнце не сулит больше смерть детям твоим! Пустьвозвратится Урех в мир смертных, и дети потянутся из него, неся мужчинам иженщинам по всему свету правду, которую ты в доброте своей желаешь поведатьвсем!

Все это звучало безумием, но Кентрил не мог ничего нисказать, ни сделать. Чтобы предотвратить жертвоприношение.