Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Так, – говорю я. – Самой мне не справиться, поэтому буду думать вслух. Присоединяйтесь, если что-нибудь придет в голову, потому что пока я только напрасно трачу время.
Аарья театрально прижимает руку к груди:
– Ты же не думала, что я стану держать свое мнение при себе, лишив вас возможности ознакомиться с моими глубокими размышлениями?
Я перевожу взгляд с бумаги на Эша, игнорируя Аарью.
– Нам известно, что до сих пор мы с Эшем должны были расшифровывать все послания вместе, так что вряд ли это чем-то отличается. Возможно, в нем тоже есть нечто, что вы все знаете, а я нет. – Я откашливаюсь. – Посмотрим… начинается со слов: «На улицу выйдем, изменой ведомы». – Замолкаю. – Тут мне ничего в голову не приходит. Честно говоря, вообще не похоже на что-то, что мог бы сказать мой папа. – Я поднимаю глаза, чтобы посмотреть, есть ли у кого-нибудь какие-либо соображения, но все молчат. – Дальше он пишет: «Первый сезон будет смерти открыт». Странно, но слова «сезон смерти» он действительно однажды произнес при мне. Всего один раз, когда мне было шесть лет.
– И он рассчитывал, что ты это запомнила? – недоверчиво спрашивает Эш.
– По правде говоря, да… Это часть истории, которую мы рассказывали друг другу много раз. И… постойте… знаете что? – Чувствую проблеск надежды. – «Час перемен и день выбран искомый» – это тоже может иметь отношение к той истории. – Я читаю следующую строчку. – Но «Львиный вожак будет нами убит» ничего для меня не значит, помимо явной идеи убить Джага.
– Шифр, основанный на личном опыте, – говорит Эш. – Это совпадает с шаблоном.
– Точно, – соглашаюсь я.
– Ну, рассказывай, Эмбер, – настаивает Аарья. – Когда твой отец говорил тебе все это?
Я выгибаю бровь в ответ на прозвище.
– Так, ну, мама умерла в октябре, в год, когда мне исполнилось шесть. В начале декабря у нас не было никакого обычного предпраздничного веселья. Все казалось… неправильным.
Инес сочувственно глядит на меня, а вот Аарья, похоже, сгорает от нетерпения.
– Но как-то вечером, – продолжаю я, – папа зашел ко мне в комнату со стопкой праздничных журналов… у вас такие были? Ну, такие, где все одеты в ужасные рождественские свитера и выглядят как катающиеся на коньках манекены?
Инес качает головой.
– Ну, не важно. В общем, он пришел, бросил эти журналы мне на кровать и велел мне сесть. Он сказал, что зима всегда была в нашей семье любимым временем года, и будь он проклят, если позволит ей превратиться из самого счастливого времени в сезон смерти. Он сказал, что с этой зимы мы начнем новый отсчет времени и она будет нашей первой зимой.
– То есть под «сезоном смерти» может подразумеваться зима, – говорит Эш.
– Верно, – отвечаю я, чувствуя себя увереннее. – Он сказал, что мы будем относиться к этой зиме как к первой в нашей жизни и пора что-то менять. Велел мне выбрать день, любой день в декабре, и мы заведем новую традицию, нашу собственную, которая никак не будет связана с предыдущими годами. И я выбрала двадцатое.
– Гмм, – бурчит Аарья, обдумывая все это. – Зима и двадцатое декабря.
– Странно то, что эта дата была пять дней назад, – говорю я. – Да и двадцатое декабря – и так ясно, что это зима, зачем повторять дважды?
– Возможно, декабрь тут роли не играет, – вступает в разговор Инес.
– То есть?
– Он просил тебя выбрать число, верно? И ты выбрала двадцатое. Так, может, тут важна зима и номер двадцать? Например, это может быть адрес.
Я округляю глаза. Неужели это действительно зацепка, которую я ждала все это время?
– Инес, я думаю, ты гений!
Эш хватает атлас Соединенного Королевства и раскладывает его на столе. Открывает карту Лондона, и мы все склоняемся над ней.
Всего несколько секунд спустя Эш опускает палец.
– Нашел! Уинтер-стрит.
– И Уинтер-авеню, – говорит Аарья, указывая на противоположную часть города.
Секунду молчим, а потом мы с Эшем хором говорим:
– «На улицу выйдем…»
– Ну что ж, – улыбается Аарья, – значит, Уинтер-стрит, дом двадцать.
– Или Уинтер-стрит, дом один, – говорю я, – поскольку в стихе написано «первый сезон будет смерти открыт». Это может быть, к примеру, Уинтер-стрит, дом один, квартира двадцать.
Аарья смотрит на меня с уважением.
– Да, да, может быть.
– Но как же последняя строчка? – спрашиваю я.
– Лично я думаю, – отвечает Эш, не давая Аарье встрять, – что стихотворение замаскировали под угрозу на случай, если его найдет кто-нибудь другой. На самом деле это гениальный шифр.
– Адрес, – повторяю я и встаю.
Мне не терпится скорее попасть туда. Надо рассказать Лейле.
Аарья уже на ногах, проверяет оружие в сапогах и на поясе.
– Я понимаю, что у нас действительно очень мало времени на поиски твоего отца, но просто хочу заметить, что идти в место, о котором, возможно, знает Паромщик, без предварительного наблюдения – ужасная идея.
– Если ты хочешь быть в безопасности, Аарья, оставайся дома, – повторяет Эш ее собственное замечание из предыдущего разговора.
Я хватаю пальто и перчатки и бросаю Эшу его пальто. Меньше чем через минуту мы выходим за дверь.
* * *
Эш ведет машину по улицам Лондона, а я сижу рядом с ним, барабаня пальцами по колену и теша себя надеждой, что на этот раз мы наконец найдем папу, а не очередную его наводку. Мы мчимся наперегонки с Паромщиком, но нет никакой уверенности, что эта гонка приближает меня к папе. Я бы еще лет десять не хотела увидеть очередную наводку.
Эш поглядывает на меня, то и дело анализируя мое лицо.
– Мы должны что-нибудь знать? – спрашивает он.
Я качаю головой.
– Да нет. Просто… это сообщение от папы… оно… – Я поворачиваюсь к Эшу: – Это стихотворение. Папа не пишет стихов, – повторяю я то, что уже говорила.
– Как видно, пишет, – подает голос Аарья с заднего сиденья.
– Думаешь, сообщение было изменено? Оно не от него? – спрашивает Эш, игнорируя Аарью.
– Нет. Это его почерк. И оно вполне в духе других наводок, которые он нам оставил. Просто… внезапно, после семнадцати лет, в течение которых он растил меня в маленьком городке далеко от Стратегов, разговаривал со мной не как Стратег и учил меня не свойственным Стратегам ценностям, он вдруг развернулся на сто восемьдесят градусов.
– А еще твой отец врал тебе всю твою жизнь, не так ли? – говорит Аарья, заслужив укоризненный взгляд от Эша в зеркале дальнего вида.
– Да, – соглашаюсь я. – И я пытаюсь смириться с этой мыслью, хотя не могу сказать, что мне это нравится. Но отправить меня к Логану и на бал к Львам – это совсем другое. Почему он добровольно поставил меня под угрозу… чтобы испытать меня? Все, что я о нем знаю, говорит мне, что он не стал бы этого делать, но мы почему-то едем по адресу, который он с легкостью мог бы спрятать на дереве возле нашего дома, вместо того чтобы посылать меня на бал Львов? Что это за родители, которые способны так поступить с собственным ребенком?