В своей партии[572] граф Бобринский играл большую роль. Один случай показал мне, что Бобринский не был лишен в известной степени проницательности. Вопрос об общественных организациях[573] был своего рода «бэт нуар»[574] для Совета министров. Было решено и подписано, что в этих именно организациях подготовляется революционное движение. Я затруднился бы сказать по этому поводу что-либо определенное, так как не располагаю для этого никакими фактическими данными. Предполагаю, однако, что кое-что подобное уже могло быть в 1916 году. Резкая противоположность тенденций правительства и общества выяснилась уже в 1915 году. Никакие влияния не могли [оказать] воздействия на изменение правительственного курса. Напротив, замена Горемыкина Штюрмером указывала, что этот антиобщественный курс даже усилился, если возможно, и ни о каком примирении речи быть не может[575]. Эта вода была очень на мельницу нашим оппозиционным элементам, где кадеты играли всегда первенствующую и наиболее влиятельную роль. Прочие, более умеренные партии готовы были бы найти некоторый компромисс, но общее течение увлекало их[576]. Чувство патриотизма требовало отложить все эти вопросы до окончания войны. Но тут очень ловко была поднята новая тема: высшие сферы и, прежде всего, императрицу Александру Федоровну, а под ее влиянием и правительство, стали подозревать в желании заключить сепаратный мир с Германией. Эта тема была настолько популярна, что в большинстве общественных кругов не вызывала даже никакого сомнения[577]. Таким образом, единственный тормоз для подготовки революционного движения – чувство патриотизма – не только устранили, но даже обращали на пользу подготовлявшегося движения. Вот почему я думаю, что в 1916 году участие [в подготовке революции] общественных организаций, Земского и Городского союзов и военно-промышленных комитетов, имевших щупальца и на фронтах, и во всей стране, не представляет собою ничего невероятного, хотя, повторяю, никаких фактических данных на этот счет у меня нет. Если же это было так, то и подозрительное отношение правительства к этим организациям имело известные основания[578]. В Совете министров оно обнаруживалось очень ярко: везде, где только возможно, деятельности союзов ставили препятствия. Денег отпускали им много, но всегда, что называется, со слезой, т. е. с разными ограничениями и оговорками. С этой же целью организован был и контроль за их расходованием, хотя оправдания он мог найти достаточно вне всякой политики, потому что деньги счет любят.