я рассказал тебе ночью, верно? Ты… — он усмехнулся, качнув головой. — Господи, Эйла, мне казалось, ты умнее.

— А что не так? Сколько ты не был в Марселе? Десять лет, больше? Сам ведь говорил, что многое бы отдал за то, чтобы снова оказаться в своей квартире. Посмотри, какой замечательный шанс!

— Какая теперь к чёрту разница? Из-за своих сентиментальных соплей ты хочешь направиться прямиком в пасть к бандитам? Может, я невнятно объяснял, что там их больше, чем в тебе амбиций?

Какая неслыханная наглость!

— Бестирийцы и представить себе не могут, что нам хватит безрассудства отправиться в Марсель! Они думают, что преследуют нас на пути в Лион! А если они будут ждать нас там? Как ждали в особняке Вернов? Мы должны играть на их недальновидности, а не потакать ей! Это отличный шанс заморочить им голову, Реми.

— Сейчас ты морочишь мне голову, — рявкнул он и замолчал, стиснув челюсти.

С каждым преодоленным ярдом злость во мне закипала всё сильнее, но я упорно противостояла ей, понимая, что едва ли смогу добиться желаемого, если начну истерить. Собственная верность этой глупой затее, беспричинно родившейся в моей голове сегодня ночью, поражала. Зачем я вообще церемонюсь с ним? Будто для меня это тоже важно! Это ведь неправда. Всё, что мне действительно необходимо — как можно скорее добраться до Парижа. Только это.

И все же я зачем-то продолжала стоять на своём, совсем не ведая, что говорю, и какие чувства за эти слова в ответе.

— Твой отец сказал очень правильные слова. Нужно встречать свои страхи лицом к лицу. А ты просто боишься. Оказавшись дома, ты столкнёшься со своими воспоминаниями, боль выплеснется наружу. А тебе это не нужно. Ведь удобнее и проще закрыться в себе, проживать все внутри, терзать себя, верно?

Он весь едва ли не трясся от злости, желваки плясали на его скулах, но авто ни на милю на прибавило скорости. Даже наш амёбный Гилан уже слетел бы с катушек и отправил нас на верную гибель, но Реми всё ещё изо всех сил держал себя в руках. Эту ругань нужно было срочно прекратить. Но я не знала как.

— Какая забота, я сейчас расплачусь, — выплюнул он, и от этого неожиданно едкого тона у меня зазвенело в ушах. — Тебе-то какое дело до того, что у меня внутри?

— Не знаю! — вскинув ладони, честно ответила я. — Я просто хочу помочь. Мне жаль, что всё случилось именно так. И если есть хотя бы малейший шанс облегчить…

Внезапно автомобиль остановился, и меня резко мотнуло вперёд. Едва не ударившись о панель, я так же стремительно отклонилась назад и в изумлении уставилась на Реми. Он тяжело дышал, глядя остекленевшим взглядом перед собой, его ноздри раздулись. Недобрый знак… что его так сильно разозлило?

— Мне не нужна твоя жалость, — прошипел Реми, даже не глядя в мою сторону. Когда он, наконец, повернулся ко мне, душа моя вспыхнула жаром его яростного взгляда. Это был не тот Реми, которого я знала. Мне хотелось убежать от него, спрятаться и больше никогда не показываться ему на глаза. Это так противоречило всем тем чувствам, которые вызывало во мне одно лишь его присутствие. — Тебе не идёт эта псевдозабота, Эйла, продолжай беспокоиться о своей шкуре. Или ты думаешь, что всё сказанное мною ночью было для этого? Чтобы вызывать твою жалость? Нет. Я сказал это для того, чтобы ты успокоилась уже, наконец, и перестала терроризировать меня своими вопросами.

От резкости его признания у меня на миг перехватило дыхание. Все мои привычные ориентиры сбились. Глаза застелило пеленой злости. Всё плохое, что произошло между нами за эти дни, вспыхнуло в моей душе и стало разъедать меня изнутри, и я уже не видела иных граней.

— Да катись ты к чёртовой матери, — в отвращении выплюнула я и, схватившись за ручку, рывком открыла дверь.

Последнее, что я запомнила, прежде чем выбраться из салона — его растерянный взгляд. Оказавшись на дороге, я отошла к обочине и стремительным шагом понеслась вперёд. Злость, обида, невысказанная боль управляли мной, меня будто ветром гнало невесть куда, настоящим ураганом, что был повсюду, особенно в моей голове. Как он может быть таким подлецом? Его ночные откровения истерзали мою душу, они сместили мои полюса, я так отчаянно хотела ему помочь, я поступилась со своей свободой и безопасностью ради него! Ради него я была готова оттянуть поездку в Париж! Поставила его интересы превыше своих! И почему? Потому что мне его жаль? Какой же он идиот, если ничего не понимает! И какая идиотка я, если позволяю ему вести себя подобным образом!

Внезапно бешеный поток моих чувств разбился прямо о крупную каплю, упавшую на мой затылок. Это не отрезвило меня, но заставило всего на миг остановиться и вскинуть голову, встретив недоуменным взглядом затянутое свинцовым пологом небо. В этот же момент слева от меня притормозило авто, и Реми выглянул из окна, окликнув меня.

— Эйла. Возвращайся в машину!

— Я никуда с тобой не поеду! — выкрикнула я, даже не поворачиваясь в его сторону и возобновляя путь. — Ты просто мерзавец!

Еще несколько капель ударились о мой лоб. Я содрогнулась, обхватила себя руками и ускорила шаг. Реми настойчиво ехал рядом, не обгоняя и не сбавляя скорость, а оттого желание найти по дороге какой-нибудь булыжник и швырнуть в эту чёртову машину возрастало во мне с каждым пройденным ярдом. Я и сама не знала, на кого злилась больше, но эта ярость застилала мой разум и подчиняла душу. И когда холодные капли вдруг обрушились на меня обезумевшим тяжёлым ливнем, я вскрикнула, как сумасшедшая, и сорвалась на бег. Я что, чёрт возьми, в романе Джейн Остин?! Мне не нужен этот гребаный дождь! Он ничем не поможет! И никьто не признается мне в любви, поступившись со своей гордостью!

Стена из ливня казалась непроглядной, но я всё равно бежала вперёд, ничего не опасаясь и никого не боясь. Капли бились о мои плечи, о мой затылок так сильно, что становилось больно, волосы отяжелели, а я продолжала бежать в эту неизвестность, будто стоит мне только преодолеть это препятствие, как вместе с солнцем на горизонте появится и моя жизнь, настоящая жизнь — та, из которой меня так варварски выкрали.

— Эйла! — глухо прогремело где-то за моей спиной. — Эйла, да остановись же ты!

У меня не было другого выбора — чья-то рука сомкнулась на моем запястье и, рывком развернув меня к себе, прижала к своему