правительство. Имя Сталина Русланова не упоминает, поскольку очерк написан после его смерти. Пафосу Руслановой можно противопоставить позицию, сформулированную Б. Сичкиным: «Я просто развлекал бойцов. Работал во фронтовой части хорошего настроения». артистов, но ясно, что многие из них пожертвовали на фронте своим здоровьем и даже жизнью.

Есть сведения об артистах, которые были ранены, но после лечения возобновили выступления на фронте. Певица Екатерина Орленева, которая еще во время Гражданской войны работала в агитпоезде, уже через пять дней после начала боев дала первый концерт в действующей армии. Осенью 1941 года, находясь в расположении 49-й армии, она была ранена, пережила за четыре месяца семь операций и вернулась на сцену в середине 1942 года. Ее преданность профессии была абсолютной, еще в больнице она начала репетировать: «Я шепотком, внутри себя пела, и мне казалось: нет, не потеряла голос. Он вернется ко мне» [Дариенко 1978: 245–247]. Петр Бочков, певец из Ансамбля песни и пляски 18-й армии, в июне 1943 года вместе с товарищами переправился на окруженную фашистами территорию под названием Малая Земля, чтобы выступить перед десантниками. Он был ранен, когда впервые исполнял «Песню о Малой Земле», но вернулся в ансамбль после госпиталя[37] [Дариенко 1978, 169–170].

Даже если во фронтовой бригаде обходилось без потерь, артисты испытывали огромное психологическое напряжение, вызванное воздушными налетами, снайперским огнем, пребыванием на фронте рядом со смертью, разрушением и болью. Этот аспект редко затрагивается в мемуарах, разве только в самом завуалированном виде. Баскина упомянула, что численность их бригады на Карельском фронте уменьшилась, потому что не все смогли выдержать бомбежки. Филиппов писал о танцовщице бригады Тамаре Ткаченко, что она искренно хотела работать на фронте, но очень боялась вражеских налетов и постоянно переживала за родственников в Москве [Филиппов 1975: 51]. Утесов вспоминал «страшный момент»: «Моя дочь в белом концертном платье стояла на эстраде, а над нами пролетала фашистская авиация. Публика, согласно приказу, рассредоточилась». Эдит в своем белом платье представляла идеальную мишень, а ее отец «глядел на самое дорогое существо и думал: проявит она малодушие или нет. Нет, она была достойна своих товарищей-артистов и бойцов». Эдит допела песню до конца[38] [Сахарова 1985: 71]. Участник другой фронтовой бригады рассказывал о том, как поезд, в котором они ехали, начали бомбить, а спрятаться было негде. В некоторых бригадах состояли артисты, которые прошли военную подготовку, умели стрелять и имели при себе оружие. В особо рискованных ситуациях бригадам выделялось военное сопровождение. Тем не менее опасность следовала за артистами по пятам.

В родном городе

Второй базовый сценарий связан с деятельностью стационарных бригад. Образ жизни артистов, которые работали в своем городе и его окрестностях, отличался от образа жизни участников фронтовых бригад. Конечно, если город подвергался налету немецких бомбардировщиков, под угрозой оказывались все. Бытовые условия также могли быть непростыми из-за карточной системы, перебоев с электричеством и в работе общественного транспорта, комендантского часа, необходимости оформлять пропуска. Но эти условия различались в зависимости от региона. Многие проблемы, связанные с личной гигиеной, отпадали, поскольку артисты жили у себя дома и на репетиции, шефские концерты и репертуарные спектакли приходили из дома. Исключением стал трудный период в Ленинграде и Москве, когда транспорт не ходил, жилье не отапливалось или было уничтожено и люди оставались на рабочих местах, чтобы не тратить силы и время на дорогу. Артисты и в этом сценарии не участвовали в организации выступлений и составлении графиков. Им говорили, где и когда нужно выступить, и они это делали. 24 июня 1941 года Баскина присоединилась к бригаде, работавшей в Москве во время мобилизации, город начали бомбить, число раненых постоянно увеличивалось. Бригада выступала на железнодорожных вокзалах, на призывных пунктах и в военных частях, которые держали оборону на подступах к городу, но чаще всего в госпиталях. Баскина вспоминала, что после команды «отбой» бригада спешила в госпитали, куда уже поступали раненые. Много времени Баскина провела в эвакуационном госпитале на Казанском вокзале, где не только пела: она писала письма и читала тем, кто не мог это делать сам. Каждый день ее бригада выступала в госпиталях и других местах. Елена Жукова поступила в Русский народный хор Московской области под руководством А. Тихомирова в середине 1942 года. Иногда хор выступал в полном составе (80 человек), а иногда делился на группы, чтобы выполнить больше заявок на концерты. Хор выступал в воинских частях и госпиталях, а по вечерам показывал свою программу в полном объеме. В конце войны, рассказывает Жукова, возобновились выступления на вокзалах, но теперь они были не прощальные, а радостные: с почестями встречали возвращающихся солдат. И Баскина, и Жукова единодушны в том, что транспорт было очень трудно достать. Баскина говорит, что иногда ездили на попутках, а чаще ходили пешком: молодые были. По сценарию второго типа сложилась жизнь Клары в Уфе. Первое время она, правда, не могла устроиться по специальности и работала почтальоном, но со временем поступила в оркестр оперного театра и еще играла в кинотеатре, так что ее жизнь состояла из репетиций и выступлений. Часто днем бригада выезжала на авиастроительный завод, который находился за городом. Выступления были недлинными – минут по 30–40 – и следовали одно за другим в разных цехах.

В обязанности городских концертных бригад входило обслуживание госпиталей. Иногда выступления проходили в актовом зале – для сотрудников и ходячих пациентов, но чаще – непосредственно в отделениях и палатах. Концерты в госпиталях напоминали конвейер: артисты, исполнив номер в одной палате, переходили в следующую, где повторяли выступление, а их место занимали другие артисты. «В течение одного такого “концерта-конвейера” каждому участнику приходилось выступать более десяти раз» [Баташев 1972: 90]. От программы требовалось, чтобы она вписывалась в любое ограниченное пространство и поднимала настроение раненым. Когда артисты выступали в госпиталях, им приходилось нелегко психологически. Елизавета говорила, что одно дело – петь для здоровых бойцов, помогая им хоть ненадолго отвлечься от тягот войны, и совсем другое – петь для людей, искалеченных войной. Она вспоминала слепого солдата, который подошел к ней, когда она пела, и стал ощупывать ее лицо: «Я понимала, что должна продолжать петь, а в голове была одна мысль – бедняга, что же теперь с тобой будет? Я до сих пор чувствую прикосновение его пальцев». Врачи иногда просили выступить для особо тяжелых пациентов, которые лежали отдельно от остальных. Рассказ Елизаветы хорошо передает то, с чем многим приходилось сталкиваться:

Он лежал на столе посреди комнаты.