— Так. Но не мне тебе рассказывать, что он отъявленный лгун!

— Подожди. А мы уверены, что звонил именно Адриан? Может, миссис Фаррелл и миссис Маллен — члены родительского комитета или что-нибудь наподобие того.

Китсон отрицательно покачала головой:

— Я спросила у его матери, родители едва знали друг друга. Перебросились парой фраз за чашечкой кофе на школьном концерте, здоровались, встречаясь у ворот школы, — не более того.

— Ладно…

Мозги Торна, затуманенные усталостью и голодом, прокручивали разные возможные версии, как сушильный барабан, доживающий свои последние денечки. Может ли похищение Люка Маллена быть связано с Фарреллом или его друзьями? Неужели мальчишку похитили потому, что ему было кое-что о них известно? Если дело обстоит именно так, тогда зачем присылать видеокассету родителям Люка? И какое, черт, это имеет отношение к убийству Кэтлин Бристоу?

— К тому же разговаривали достаточно долго, — продолжала Китсон. — Минут по десять, пятнадцать.

— А что говорит Фаррелл?

— Я с ним еще об этом не беседовала. Я думала, может, ты захочешь пойти со мной и сам спросить?

Торн пробормотал «конечно», а мысли, между тем, продолжали путаться в его голове.

— И еще одно, — сказала Китсон, как будто это была запоздалая мысль, не относящаяся к делу. — Если, когда мы будем беседовать с Фарреллом, тебе удастся выжать из него имена сообщников, которые помогали ему убивать Амина Латифа, — с меня шанди.[33]

Они посмеялись, еще посидели. Растирая натертые ноги, грея руки о бумажные стаканчики с чаем — как любая другая пара сослуживцев, вышедших на перерыв. Переводили дух.

Торн чувствовал, что подобная возможность может представиться им нескоро. В предыдущих расследованиях бывали моменты, когда появлялось такое чувство, что он напал на след. И рано или поздно доберется до преступника.

Сейчас было совсем иначе.

Он ощущал какую-то тягостную обреченность. Под ложечкой был противный холодок. Предчувствие неизбежного конца. Вопрос состоял не в том, чтобы приблизиться, и даже не в том, чтобы догнать преступников.

Торн просто чувствовал — их время на исходе.

* * *

Он не хотел причинять боль мальчишке.

Хотя это не оправдывало того, что он ранил его. Он знал, что его слова как пощечины, как удары поддых. Но он искренне не хотел этого. Разумеется, все было намного сложнее… и намного проще. Он хотел сделать больно другому человеку. Тому, кто должен был увидеть, как сильно страдает любимый ребенок. Им будет в тысячу раз больнее.

Это заставит их задуматься, не так ли? Заставит их посмотреть на вещи по-другому.

Этот план был так прост, но с тех пор как он стал осуществлять его, чувствовалось, что он теряет контроль над ситуацией. Сейчас он и сам не знал, сработает ли все так, как он задумал. Все вышло из-под контроля. Он вышел из-под контроля.

Но, по крайней мере, он зашел не так далеко, чтобы не отдавать себе отчет в происходящем. Он отдавал. Он столько раз это видел собственными глазами: виновники автомобильных катастроф, которые разрушают жизни, — свою собственную и всех вокруг себя. Никчемные неудачники и невезучие идиоты, чьи слезы были неподдельными, от чьих страданий в комнате становилось нечем дышать, но которые так и не могли осознать, что это не умаляет их вины.

«Я никому не хотел причинить боль…»

Он прекрасно знал, что совершил ужасные вещи. Что благие намерения не стоят ничего, если твои руки в крови, а из подвала доносится шум. И что он не имеет ни малейшего понятия, чем это все закончится.

В противоположном конце поля звонили колокола.

Он сидел и размышлял над тем, чтобы придумать некий вариант развязки самостоятельно. Если он просто откроет дверь и уйдет, события будут развиваться довольно быстро. Мальчишка побежит на звон колоколов, к тому месту, где есть телефон, и все закончится.

Но это был сущий вздор, потому что слишком много всего произошло, чтобы вот так просто закончиться. Сделанного не воротишь. Но было приятно осознавать, что не только он платит по счетам.

Когда звон колоколов наконец стих, он опять услышал всхлипы. Они раздавались из-под пола: икающие, безысходные рыдания, надрывавшие душу.

Он закрыл глаза, старясь забыть о том, какой он глупец, до тех пор, пока сам не поверил, что всхлипы, которые он слышит, — просто звук воды и ржавых труб.

В школе Батлерс-Холл религия считалась чем-то само собой разумеющимся. Это была не церковная школа как таковая, но каждый день на собраниях пелись церковные гимны, и хотя насильно это не навязывалось на уроках Закона Божьего, но считалось, что школьники принадлежат к англиканской церкви, если чьи-либо родители не заявляли о другом вероисповедании.

Он знал, что капеллан выступит с речью. Вероятнее всего, что-то о заблудших овцах. Что учителя, склонив головы, будут стоять в линию на возвышении и каждое утро возносить за него молитвы.

Сейчас он сам стал читать молитвы.

Он забивал себе голову всякой ерундой, пытаясь стереть из памяти то, о чем не желал думать. Пытался размышлять о посторонних вещах, когда этот человек разговаривал с ним и позже, когда он замолкал и уходил. Вспоминал порядок следования улиц и станций метро. Правила игр, в которые они играли с Джульеттой, когда были детьми. Имена своих старых мягких игрушек… Думал о чем угодно.

Господь тоже приложил к этому руку.

Ни его мама, ни отец не были сильно религиозными, а Джульетту вообще, казалось, если что-то и привлекает, то сатанизм. Ему же всегда нравилась сама основная идея веры, то, что она символизирует. Не скажешь ведь, что любовь и сострадание — это плохо. И кое-что в Библии тоже верно, если ты относишься к этому не более чем как к отличной притче.

Однажды он видел передачу по телевизору о том, почему плохое случается с хорошими людьми; о парне, который сделал так много, участвуя в благотворительности, а потом неизлечимо заболел; о супружеской паре, которая каждые пять минут ходила в церковь, но чья дочь пропала. Они все говорили о том, что страдания — участь христианина, и все, через что им приходится проходить, — это испытание их веры. Просмотрев передачу, он подумал о том, что они, вероятно, просто вынуждены говорить именно это. Он решил, что если бы он верил в Бога и когда-нибудь подвергся подобным испытаниям, то с треском бы их провалил.

Но он не верил или верил не на самом деле. В любом случае он знал, что в его страданиях виноват некто другой, а именно человек по ту сторону двери в подвал. Поэтому молитва не повредит, ведь так?

Он подозревал, что школьный капеллан, возможно, и осудил бы вынашивание таких неистовых планов. К тому же он, конечно, тщательно разрабатывает эти планы, но это не значит, что у него будет возможность их реализовать. Помнил он также некоторые притчи, прочитанные в Ветхом Завете, на фоне которых блекла даже компьютерная игра «Большая автомобильная кража». Он знал, что у Бога нет проблем с кровью и молниями, с убийством тех, кто этого заслуживает.